буквальной правды. Аналогию заменит только богословская абстракция. У абстракции же почти абсолютно отрицательная ценность — через прозаические экстраполяции она не дает нам делать из аналогии глупые выводы. Абстрактное слово «беспристрастный» само по себе никуда не приведет. Оно может даже оказаться обманчивее безыскусного представления Ветхого Завета о яростно эмоциональном Иегове. Получится либо блеклое нечто, либо «Чистый Акт», не способный учитывать события в им же созданной Вселенной.

Я предлагаю два правила для экзегетики: 1) никогда не понимать образы буквально; 2) если кажется, что смысл образов (то, что они говорят нашему страху и надежде, воле и привязанностям) расходится с богословскими абстракциями, доверять всегда смыслу. Ведь абстрактное мышление само есть сплетение аналогий: мы описываем духовную реальность в юридических, химических или физических терминах. Разве они лучше чувственных, органических и личностных образов Писания — свет и тьма, река и колодец, зерно и урожай, господин и слуга, курица и цыплята, отец и сын? В такой тучной почве следы Божии заметнее, чем на скалах и пепелищах. То, что теперь зовут «демифологизацией» христианства [32], вполне может оказаться его «новой мифологизацией», только вместо богатой мифологии будет бедная.

Я согласен, что моя намеренно туманная фраза о том, что наши молитвы «учитываются», — отход от прекрасного изречения Паскаля («Бог установил молитву, чтобы даровать Своему Творению высокую честь — быть причиной»). Но у Паскаля причинно–следственная связь заходит слишком далеко: Бог оказывается следствием. У меня есть основания для собственной, более сдержанной формулировки. Считая наши молитвы просто «причинами», мы предполагаем, что весь смысл просительных молитв — что–то получить. На самом деле для духовной жизни в целом «учитывание молитв» гораздо важнее их исполнения. Верующие люди говорят не о «результатах» молитвы, а о том, что их молитву «услышали», на нее «ответили». Кто–то сказал: «Просители хотят, чтобы их просьбу не только исполнили, но и услышали». Это особенно верно, когда мы просим у Бога — не занимаемся магией, а просим, потому что верим. Отказ мы вынести можем, пренебрежение — нет. Другими словами, наша вера способна выдержать много отказов, если это и впрямь отказы, а не простое невнимание. То, что кажется с виду камнем, будет для нас хлебом, если мы поверим, что в наши руки его вложила рука Отца — как милость, как справедливость, или даже как упрек. Он тверд и горек, но его можно разжевать и проглотить. Но если, помолившись о желании сердца нашего, мы бы это получили, а потом убедились, что тут — простое совпадение, издержка провиденциального плана, то, что с виду казалось хлебом, превратилось бы в камень. Красивый камень и, может быть, драгоценный, но для души — несъедобный. Нужно бороться против максимы Поупа [33]:

… но знаем мы, что Он Лишь через общий действует закон.

Странное дело: Поупу и всем, кто с ним согласен, такое философствование кажется прогрессивнее веры детей и дикарей (и Нового Завета). Они думают, что оно не столь наивно и антропоморфно. На самом деле здесь хитро скрыт более коварный антропоморфизм.

Здесь подразумевается, что у Бога, как у нас, есть различие между планом (или общим планом) и его нечаянными, но неизбежными побочными продуктами. Что бы мы ни делали, возникает масса последствий, которые в нашу задачу совсем не входили. Даже в частной жизни это так. Кидая крошки птицам, я попутно кормлю крыс. Тем более это верно в делах, касающихся управления. Руководство колледжа переносит время обеда, чтобы прислуга могла раньше уходить домой. Но мы нарушаем распорядок дня у всех студентов. Одним новое расписание удобно, другим наоборот, но у нас нет особых причин предпочитать первую группу второй. Новый распорядок влечет за собой — ничего не поделаешь — непредвиденные и нежелательные последствия.

Поуп думает, что так действует и Бог: у Него есть великий замысел о вещах в целом. Что бы мы ни сказали, это ничего не изменит. У Него мало (или вообще нет?) возможности принимать или даже намеренно отвергать наши молитвы. Великий замысел путает бесчисленные благословения и проклятия конкретным людям. Бог тут ничего поделать не может. Это все — побочные продукты.

Я полагаю, что на вершине всеведения, всемогущества и совершенной доброты различие между планом и побочным продуктом полностью исчезает. Верю я в это потому, что даже у людей его тем меньше, чем выше поднимаешься. Чем лучше ты составил план, тем меньше в нем непредвиденных издержек, тем больше зайцев он убивает одним ударом, тем больше нужд и интересов он удовлетворяет, тем ближе он (вплотную не приблизиться никогда) к плану для каждого человека. Трудные судебные дела ведут к изъятиям из закона. Но оставим в покое управление. Разве гениальный поэт или композитор меньше похож на Бога, чем правитель? Но у гения в творчестве лишнего нет. Каждая нота, каждое слово не просто средство или следствие. Ничто не присутствует единственно ради остального. Если бы ноты и слова могли разговаривать, каждая бы сказала: «Творец имел в виду меня и нашел мне всей силой своего гения именно тот контекст, который мне необходим». И она была бы права — при условии, что любая другая могла бы сказать не меньше.

Как истинному Творцу действовать через «общие законы» ? «Обобщают дураки», — сказал Блейк. Возможно, он перегнул палку. Но обобщают те, у кого ограниченный разум. Обобщения — это линзы, которыми приходится довольствоваться нашему уму. Как Богу замутить абсолютную ясность видения подобными приспособлениями? Кому–нибудь еще придет в голову, что Богу нужны справочники, или что, желая заняться лично мною, Он скажет: «Гавриил, принеси–ка мне досье мистера Льюиса».

Бог Нового Завета, принимающий во внимание смерть каждого воробья, не более, а намного менее антропоморфен, чем у Поупа.

Я не верю, что Бог — это администратор, который правит через общие законы. Если Высший Промысел вообще есть, в мире все провиденциально и всякий промысел особый. Согласно одному старому благочестивому изречению, Христос умер не только для людей вообще, но и для каждого человека в отдельности, как если бы других не было. Неужели я не могу верить, что это относится и к акту Творения, который, развернутый во времени, мы называем судьбой или историей? Мир создан ради каждой человеческой души, каждая душа — цель. Может быть, создан он и ради каждого зверя, даже каждой частички вещества — ночное небо наводит на мысль, что неживая природа имеет для Бога ценность, о которой мы не догадываемся.

Если тебе интересно, почему я во все это верю, скажу лишь, что нас и в заповеди, и примером учили молиться, а в мире, какой получился у Попа, молитва бессмысленна. Возможно, Бог установил молитву еще и для того, чтобы показать: ход событий не управляется, как государство, он создается подобно произведению искусства, в которое каждый вносит свой (и в молитве — сознательный) вклад. В нем каждый — и цель, и средство. Раз я назвал молитву средством, сразу добавлю, что она и цель. Отчасти мир сотворен, чтобы можно было молиться; отчасти — чтобы были услышаны наши молитвы за Джорджа. Но не будем говорить «отчасти». Шедевр искусства создан ради всего, что есть, от плеска волны до полета насекомого.

XI

Ты все о том же. Чем больше я смотрю на это, тем меньше оно мне нравится. Как быть с трудностями, которые оказываются настоящей пыткой, когда мы молимся о милости? До сих пор мне не попадалось книги, которая помогла бы мне в этом. А в своей способности разобраться я так мало уверен, что, будь это возможно, я, как говорится, не трогал бы спящую собаку. Но собака не спит, не смыкает глаз. Она кусается, на нас отпечатки ее зубов. Поэтому лучше поделиться тем, что нас смущает. Утаив это друг от друга, мы не скроем это от себя.

В Новом Завете могут смутить обещания, что мы получим все, о чем молимся. Поразительнее всего Мк. 11:24 — нужно только верить, что получим. Видимо, речь идет не об одних духовных дарах

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×