трона.
Конечно, то была лишь меньшая часть стоявшей перед Тэлией двойной задачи. В действительности более важным будет использовать ее Дар эмпатии для выявления — и, надо надеяться, устранения — любой угрозы королеве и Наследнице со стороны каждого, кто соберется приблизиться к ним на расстояние броска или удара. Принятые при дворе полные парадные костюмы включали широкий набор потенциальных орудий членовредительства и убийства.
Тут возникала одна маленькая проблема:
Тэлия воспитывалась на хуторе, а не при дворе. Гербы на расшитых золотом табардах2, которые отпрыски знатных семейств читали, как открытую книгу, ее глазам представлялись не более чем невразумительными узорами. А ведь Тэлии предстояло иметь дело с вельможами, очень щепетильными во всем, что касается их титулов, и способными оскорбиться, стоит ей упустить малейший пустяк.
Пришлось ей безвылазно проводить долгие часы в кабинете Кирила, отсиживая себе мягкое место на одном из его излюбленных жестких деревянных стульев и запоминая таблицу за таблицей из книги государственных гербов, пока не начинали слезиться глаза. Когда Тэлия засыпала, перед глазами у нее кружились в буйной пляске аляповато раскрашенные фантастические звери, птицы и растения. Когда просыпалась, в ушах звучал преследовавший ее даже во сне голос Кирила, перечисляющего владения и звания.
Ежедневно она самое меньшее полдня проводила в душной зале Совета, слушая советников, занятых бессмысленными препирательствами по поводу того или иного пункта протокола предстоящей церемонии, пока Тэлии не начинало хотеться завизжать от усталости и злости.
Элспет, по крайней мере, была избавлена от подобной чепухи: теперь, когда у нее начались занятия и дежурства в Коллегии, девочке и без того хватало забот. После того как церемония завершится, ближайшие пять лет или около того Элспет предстоит быть не более и не менее важной персоной, чем любая другая ученица-Герольд — с некоторыми оговорками. Она по-прежнему будет посещать заседания Совета, коль скоро уже введена в него, и исполнять некоторые придворные обязанности. Однако все это являлось скорее повинностью, нежели удовольствием, и Тэлия подозревала, что на самом деле как раз от придворных дел Элспет с удовольствием отказалась бы, будь у нее выбор.
Когда Тэлии удавалось проведать ее, девочка выглядела вполне довольной жизнью. Она явно наслаждалась новообретенной связью со своим Спутником, Гвеной. Керен говорила Тэлии, что, по ее наблюдениям, каждую свободную минуту Элспет и Гвена проводят вместе на Спутниковом Поле — что и требовалось.
Однако на заседаниях Совета присутствовала какая-то беспокоящая странность, благодаря которой Тэлии удавалось на них не засыпать, — странность, которая в действительности являлась одной из причин тревоги, не вязавшейся с общей праздничной атмосферой, царившей при дворе и в Коллегии.
Тэлия ловила изумленные, почти боязливые взгляды, которые исподтишка бросали на нее и советники, и придворные. Если бы это не повторялось так часто, она могла бы подумать, что ей просто мерещится, но и дня не проходило, чтобы кто-нибудь не уставился на нее, словно на какую-то диковинную тварь, которая вполне может оказаться опасной. Тэлию столь непонятное поведение окружающих беспокоило, и она не раз вспоминала о Скифе с его пронырливостью и даром выведывать и разнюхивать. Но Скиф находился на расстоянии многих верст от столицы, так что оставалось только как-то терпеть подозрительные взгляды и надеяться, что какие бы слухи о ней ни ходили (а в том, что слухи ходят, Тэлия не сомневалась), они в конце концов либо заглохнут сами собой, либо выйдут наружу, и она сможет их опровергнуть.
Другую немалую часть дня она посвящала тому, что помогала обучать юную Целительницу, Райни, которой предстояло замещать Тэлию, пока та будет в поле, на стажировке. Подобно Тэлии, Райни являлась Целительницей душ; полностью заменить Тэлию она не могла, не будучи Герольдом сама, зато могла (и собиралась) определять, кто из Герольдов находится в напряжении или охвачен душевной болью или горем, и оказывать ему помощь.
И наконец (последние по счету, но отнюдь не по тяжести), оставались еще изнурительные тренировки у Альбериха, со специальной целью — подготовить обеих, и Тэлию, и Элспет, отразить любую возможную попытку убийства.
— Я вправду не понимаю, зачем это, — сказала Элспет как-то раз, примерно за неделю до церемонии. — В конце концов, из нас двоих лучше дерусь я. — Она наблюдала за боем со стороны, сидя, скрестив ноги, у стены зала на одной из скамей, чтобы лучше видеть. Тэлия была совершенно взмылена и покрыта синяками в стольких местах, что даже думать не хотелось, и — о диво! — Альберих выглядел не лучше.
Альберих жестом показал Тэлии, что она может отдохнуть, и она, где стояла, там и осела на пол.
— Ради видимости, — ответил он. — Отчасти. Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме Герольдов, знал, насколько ты искусна на самом деле. Когда-нибудь это может спасти тебе жизнь. К тому же по традиции коронованные особы не защищают себя сами, защищать их — обязанность других.
— Значит, драться можно, только если нет другого выбора? Альберих кивнул.
— Я уже начинаю жалеть, что я Наследница, — вздохнула Элспет. — Похоже, мне не положено вообще никаких развлечений!
— Котенок, — вымолвила, задыхаясь, Тэлия, — если это, по-твоему, развлечение — прошу!
Элспет и Альберих обменялись жалостливыми взглядами, яснее слов говорившими «ей ни за что не понять», и так похоже пожали плечами, что Тэлия едва не расхохоталась.
И наконец настал день долгожданного — и пугающего — обряда официального возведения Элспет в сан Наследницы престола. Церемония принесения вассальной присяги с последующим пиром была назначена на вечер. Тэлия, как всегда, опаздывала.
С последнего урока у Кирила она кинулась в умывальную, затем, прыгая через две ступеньки, наверх в свои апартаменты. Она возблагодарила богов, увидев, что у одного из слуг хватило прозорливости приготовить для нее парадное одеяние и все положенные к нему причиндалы, не то она опоздала бы еще больше.
С трепетом душевным Тэлия натянула на себя роскошное сооружение из шелка и бархата. Хотя она достаточно часто помогала Элспет облачаться в парадный придворный наряд, сама она никогда в жизни его не надевала.
Она встала перед зеркалом, балансируя на одной ноге и завязывая ленты туфель вокруг щиколотки другой.
— Ox, холера чертова, — вздохнула она. Тэлия знала, как должна выглядеть придворная дама; она так не выглядела. — Ну что ж, придется довольствоваться тем, что есть. Если бы только…
— Если бы только — что?
Джери и Керен легонько постучались в дверь ее покоев и просунули головы внутрь. Тэлия застонала: Джери выглядела именно так, как она сама мечтала выглядеть, — изысканно одетая и причесанная, каждый каштановый волосок убран придворными украшениями и лежит точно на своем месте.
— Если бы я могла выглядеть, как ты, — обалденно, а не обалдело.
Джери рассмеялась; глядя на нее, никто бы не догадался, что сия юная дама почти не уступает Альбериху в умении аккуратно расчленить противника любым подручным оружием.
— Все дело в практике, милочка. Помочь? — Ее зеленые глаза заискрились. — Я занимаюсь этой ерундистикой с тех пор, как научилась ходить, а поскольку мамочка обычно реквизировала всех слуг в доме, чтобы они прислуживали при ее туалете, мне пришлось научиться делать все самой.
— Если тебе удастся сделать меня менее похожей на юного пахаря, я буду любить тебя по гроб жизни!
— Думаю, — весело отозвалась Джери, — что столь скромного результата мы точно достигнем.
Следующие полчаса Тэлия в нервном ожидании сидела на кровати, а Джери и Керен колдовали над ее волосами и лицом, обмениваясь таинственными замечаниями. Наконец Джери вручила ей зеркало.
— Это я? — в изумлении спросила Тэлия, уставясь на отражение утонченной светской дамы Она почти не находила следов работы Джери, и все же та как-то ухитрилась прибавить ее лицу выражения солидности и некоторого достоинства, не сделав старше и не лишив свежести. На месте всегдашней беспорядочно взъерошенной копны кудрей красовалась модная прическа, в которую искусница вплела серебряную
