Она всегда и все решала твердо. Холодная, рассудительная Эмили всегда держала себя в руках. Бесстрастная, неприступная, замкнутая.
Точными скупыми движениями девушка сняла платье, быстро приняла душ и облачилась в черный костюм, безупречная элегантность которого стоила каждого заплаченного цента. За костюмом последовали изящные черные туфли-лодочки из дорогой кожи и старинные серебряные украшения. Тщательно продуманный макияж. Несколько взмахов расческой по блестящим рыжим волосам, аккуратно подстриженным и уложенным, — и Эмили предстала перед большим зеркалом, критически оглядывая себя с ног до головы. Ей определенно не дашь двадцати пяти. Хотя Эмили никогда особенно не заботило, на сколько лет она выглядит.
Девушка аккуратно водрузила на нос очки в роговой оправе. Конечно, можно было бы обойтись и простыми, но очки, прячущие глаза за дымчатыми стеклами, придавали Эми больше уверенности. Подхватив с вешалки прозрачный плащ и еще мокрый прозрачный зонтик, она выбежала из квартиры.
Сейчас — прямо в галерею: познакомиться со знаменитым Робертом Роем, выразить бурный восторг у каждой из его загадочных скульптур, пригласить на воскресный обед Барбару и Айзека и вернуться домой с чувством выполненного долга.
«Земные радости», мельком подумалось Эми. Что за название для выставки скульптур? Слишком просто. И слишком самоуверенно. Этот мастер, конечно, может быть лучшим другом Фростов, но это вовсе не значит, что ей он обязательно понравится.
Дверь гаража послушно раздвинулась, и по стеклам машины забарабанили капли дождя.
Роберт мрачно изучал свое отражение в зеркале. Парадный костюм, роскошный и к тому же невероятно дорогой, извлекался из шкафа лишь несколько раз в году. Я выгляжу как лощеный красавчик с обложки журнала, раздраженно думал Рой, завязывая галстук-бабочку. «Преуспевающий скульптор середины XX века Роберт Рой открывает знаменитую выставку «Земные радости»!
И зачем только он согласился на это дурацкое название?
Мужчина провел рукой по слегка седоватым густым волосам, но они тут же вернулись в положение обычного художественного беспорядка. Это позабавило Роберта. Хотя бы волосы отказываются подчиняться.
Открытия выставок Рой ненавидел. Причем ненавидел страстно. Разумеется, он творил для людей — работы не должны пылиться на полках студии. Но слушать, как они обсуждаются и зачастую осуждаются, сравниваются, анализируются со всех сторон, да еще с употреблением выражений типа «деконструкционизм» или «постмодернистский абстракционизм», — это уж слишком. Но критики остаются критиками. И время от времени неплохо их встряхнуть.
Кто-то же обязан заявить ему, что новый стиль — это исключительно коммерческое искусство. А кто- то вновь упрекнет в голой откровенности. Почему-то его откровенность почти всегда называли голой. А интересно, как выглядит одетая откровенность?
Надо обязательно перекусить.
Роберт отправился на кухню и достал из холодильника пакетики с орешками. Машинально поглощая кешью, он вдруг подумал, что очень соскучился по Фростам. Он не отказался от приглашения на ужин и, если удастся, сегодняшний вечер проведет в обществе близких друзей, в маленькой квартирке, которую они арендуют в пригороде. Он снимет этот ужасный галстук, черные лакированные ботинки — и почему они так жмут? — и с удовольствием пропустит кружку пива или даже две. И обязательно повозится с малышами. Рой лучше, чем кто-либо, знал, что значат для Барбары и Айзека эти дети.
А потом — прочь из Вашингтона, этого чистенького и аккуратного города. Слишком аккуратного. К соснам, водным потокам и, может быть, горам.
И удобства не имеют никакого значения.
Рой открыл еще один пакетик с орешками. Что ему нужно сделать, так это оставить искусство и построить дом. Вновь выбирать стройматериалы, вдыхать запах свежеструганных бревен, с удовольствием наблюдать, как дом растет, как крыша врезается в небо. Это ведь реальность, отличная от фантазии. А Роберт отчаянно желал очутиться в реальном мире.
Не было ничего необычного в таком стремлении.
В путешествиях его охватывало порой непреодолимое желание творить, а потом оно сменялось вдруг более земной потребностью строить дома. Только на этот раз он построит дом для себя. Собственный дом с громадной студией, с прекрасным современным оборудованием.
Рой взглянул на часы и едва не вскрикнул от удивления. Плащ он надел уже на крыльце гостиницы, озираясь в поисках свободного такси. Машина неслась по мокрым ярко освещенным улицам, а Роберт, поглощая жареные орешки, вновь вернулся к своим мыслям. Пора, давно пора иметь собственный дом. Он стал бродягой с тех пор, как в десять лет впервые покинул двор родительского дома, ставшего чужим. И вот теперь он хочет иметь место, которое мог бы назвать своим домом.
Много времени прошло с тех пор, как маленький мальчик бежал, спотыкаясь, по пыльной дороге, прося машины остановиться. Сейчас ему тридцать пять. И раз уж он хочет иметь дом, время настало. Вот только нужна женщина, которая разделила бы с ним этот дом. Его дом. Его постель. Его жизнь. Но это должна быть именно его женщина.
Взгляд скульптора профессионально скользил по бордюру тюльпанов, окаймляющих дорогу. Тщательно подобранные по цвету, они не трогали его воображения. После долгих скитаний, может быть, лет в пятнадцать, он пришел к выводу, что узнает женщину, на которой женится, стоит лишь увидеть ее. И Рой отлично знал, откуда это убеждение. Брак родителей, пронизанный любовью, добротой, искренней радостью, всю жизнь был для него примером.
Немного, конечно, понимал он в десять лет, но интуитивно чувствовал: между отцом и матерью происходило нечто особенное. В детстве мальчик часто слышал историю о том, как они полюбили друг друга с первого взгляда, сразу поняв, что ждали этой встречи всю жизнь.
А в двадцать семь лет, как-то позабыв обо всем, он, нетерпеливый, женился на Кэрол. И уже через месяц осознал ошибку, но даже после этого пытался сохранить брак, делал все, что мог, а Кэрол бросила его ради какого-то богатого бизнесмена, вдвое старше ее. Вздохнув тогда с облегчением, Рой поклялся никогда больше не повторять таких ошибок.
Чрезмерным самомнением он не страдал, но все же успел заметить, что женщины тянутся к нему как пчелки к яркому цветку. Высокие, маленькие, красивые, сексуальные. Но ни одна из них не тронула душу до сих пор.
А что, если он никогда не найдет ту таинственную женщину? Неужели жизнь так и пройдет в мечтах пятнадцатилетнего мальчишки?
Может быть, если он построит дом, она появится? Так же естественно, как восход солнца следует за закатом.
А может быть, он зря собирается осесть на одном месте. Он ведь всегда так гордился свободой, отправляясь куда угодно и на сколько хотел. В браке он потеряет эту возможность.
Та самая женщина… а существует ли она на свете?
Рой попытался отвлечься от таких мыслей, которые сам порой считал бесполезными. Такси притормозило и остановилось возле галереи. По обеим сторонам дорожки были расставлены горшки с нарциссами, не склонившими желтые головки даже под проливным дождем, стоявшими как доблестные солдаты на параде. Я одинок, думал скульптор, одинок, несмотря на достаток, известность, свободу.
— Мистер, восемь долларов, — заявил таксист.
Роберт вздрогнул и вернулся к действительности. Он молча расплатился с таксистом и направился к дверям галереи. Нет, он не свободен. Потому что вот сейчас он просто побродил бы по мокрым улицам, а не шел бы на открытие собственной выставки.
Владелица галереи, его ровесница, была женой какого-то высокопоставленного чиновника и казалась чрезмерно важной и чопорной. Рою всегда хотелось называть ее миссис Джордаш, потому что имя Джули ей совсем не подходило. Не успел он повесить плащ, как столкнулся с оценивающим взглядом этой женщины. Она величественно кивнула.
Роберт подошел к галерейщице, поцеловал ей руку и позволил провести себя по галерее. Он что-то промямлил о размещении скульптур, беспомощно оглянулся и почувствовал себя словно раздетым под
