В отношении личности Валачи делается следующий вывод:
«Галлюцинаций и суицидальных тенденций не выявлено. Понимание и память не характеризуются непреодолимыми дефектами. Эксперту не удалось установить, являются ли его идеи относительно «клейма предателя» попыткой ввести власти в заблуждение или имеют реальную основу… В настоящее время его нельзя считать психически ненормальным. Он понимает суть ведущихся против него действий, может давать ясные показания, содействовать защите своих интересов и участвовать в судебном заседании».
Примерно на протяжении трех недель никто в Министерстве юстиции (ни в Вашингтоне, ни в Нью- Йорке, где велось следствие по делу об участии Валачи в наркобизнесе) вообще не знал об этих событиях. А тем временем местный прокурор в Атланте, которому было передано дело об убийстве Соппа, готовился потребовать для Валачи смертного приговора в связи с «жесткостью и бессмысленностью деяния».
В этот критический момент Валачи, наконец, удалось сообщить о своей беде Роберту Моргентау, прокурору южного округа Нью-Йорка, при помощи посредника, имя которого по известным причинам не раскрывается Министерством юстиции. В июле Моргентау была вкратце обрисована ситуация и было сообщено, что «Валачи желает сотрудничать с федеральными властями». После срочных консультаций с нью-йоркским отделением Бюро по борьбе с наркотиками Моргентау связался со своим коллегой в Атланте и сообщил ему о потенциальной ценности Валачи. Развязка наступила 17 июля, когда представляемому двумя адвокатами Валачи было разрешено признать себя виновным в менее тяжком преступлении (убийстве второй степени), после чего он был приговорен к пожизненному заключению. В тот же день в сопровождении Фрэнка Селваджи, сотрудника Бюро по борьбе с наркотиками, он был доставлен в вестчестерскую окружную тюрьму, расположенную в нескольких милях от Нью-Йорка. Там ему было присвоено другое имя — Джозеф ди Марко, и предоставлено отдельное помещение в больничном корпусе тюрьмы.
Однако надежды на то, что он сразу все выложит как на духу, вскоре улетучились. В момент совершения убийства в тюрьме Валачи отбывал два одновременных срока (15 и 20 лет) за торговлю наркотиками. Признавая участие в ряде конкретных преступлений, включая нераскрытые убийства в ходе гангстерских разборок, он продолжал утверждать, что в отношении второго срока, в связи с которым он в конечном итоге получил ярлык предателя, его явно подставили. Поэтому, уйдя из рук Вито Дженовезе, он немедленно обратил всю свою враждебность против Селваджи, который его допрашивал. «Это из-за тебя я попал в беду, — глумился Валачи. — Где ты был, когда мне было плохо?».
Надо отметить, что Валачи был достаточно умен, чтобы все-таки выдавать крупицы интересной информации, чтобы Селваджи не потерял к нему интереса. Поэтому Бюро, остро нуждавшееся в агентурных сведениях о торговле наркотиками, получило даже больше, чем первоначально рассчитывало. Постепенно «торговля» между Селваджи и Валачи привела к появлению на свет темных очертаний национального преступного картеля, объединяющего целый ряд направлений незаконной деятельности. И вот в конце августа комиссар Бюро по борьбе с наркотиками Генри Л. Джордано позвонил Вильяму Хандли, руководителю специального отдела Министерства юстиции, созданного прокурором Кеннеди для межведомственной координации борьбы с организованной преступностью и рэкетом. «Мы тут беседуем с одним парнем, — сказал Джордано. — Это может статься важным. Я направляю вам копии протоколов».
Почти сразу Хандли оказался в эпицентре ожесточенной бюрократической борьбы. Пронюхав в чем дело, с просьбой взглянуть на протоколы обратилось ФБР, после чего, по словам Хандли, интерес ФБР к Валачи стал «безграничным». ФБР официально обратилось с просьбой получить доступ к Валачи на том основании, что его информация «переступает границы» наркобизнеса. В неофициальном порядке Хандли было сказано: «Мы должны его заполучить». Такое давление было крайне неожиданным. «Меня это озадачило, — вспоминает Хандли. — Ни с того ни с сего самое могущественное в мире ведомство по охране закона буквально сбилось с ног из-за одного человека. Обычно они так не заводятся».
Но у ФБР была причина заинтересоваться Валачи. До прихода Кеннеди на пост генерального прокурора ФБР практически не занималось организованной преступностью. Например, в 1959 году на этом участке работало всего четыре сотрудника, причем их функции практически сводились к «ведению учетов», например, местонахождения известных рэкетиров. С другой стороны, около 400 сотрудников работало против американских коммунистов. Хотя формально директор ФБР Эдгар Гувер и подчинялся генеральному прокурору, при целом ряде занимавших эту должность лиц он действовал так, как будто их не существовало вообще. Кеннеди в этом отношении удалось многое изменить, по крайней мере в течение срока исполнения своих обязанностей. Он не только знал о су шествовании оргпреступности и был полон решимости пресечь ее распространение, но и имел еще в Белом доме родного брата. Итак, к 1962 году на участке борьбы с оргпреступностыо в Нью-Йорке было уже примерно 150 сотрудников ФБР, активно занимавшихся расследованием конкретных дел и наводок, наружным наблюдением и т. д. И все же ФБР, застигнутое врасплох требованиями Кеннеди добыть настоящие разведданные о преступном мире, было вынуждено развернуть широкомасштабную кампанию подслушивания и приписывать получаемые сведения источникам типа «тайный информатор Т-3, ранее отличавшийся высокой надежностью». И вот появляется Валачи, первый «живой» источник, информация которого совпадала с данными электронной разведки и обещала заполнить все «белые пятна».
Тем не менее при поддержке Кеннеди Хандли решил дать Бюро по борьбе с наркотиками больше времени для самостоятельной разработки Валачи. Однако две недели спустя, когда отчеты Селваджи перестали вселять надежды на какие-либо результаты из-за враждебности Валачи к Бюро по борьбе с наркотиками, просьба ФБР была удовлетворена и на арене появился Джеймс П. Флинн, специалист из ФБР по «раскалыванию», который подключился якобы для выяснения обстоятельств убийства в Атланте. На протяжении некоторого времени Флинн и Селваджи вместе допрашивали Валачи, который на гребне славы начал беззастенчиво сталкивать двух следователей лбами. К тому времени Валачи еще не назвал «Коза ностру» по имени, поэтому многие считали, что он лжет. Дело в том, что слова «Коза ностра» время от времени звучали на пленках, поэтому по крайней мере уже за год до появления Валачи ФБР имело основание полагать, что они обозначают широко известную «мафию».
Валачи подтвердил эту версию при драматических обстоятельствах. Оставшись 8 сентября на непродолжительное время с ним наедине, Флинн неожиданно сказал: «Джо, кончай валять дурака. Ты ведь знаешь, что я здесь, потому что информация нужна генеральному прокурору. Я хочу говорить о конкретной организации, зная ее название, порядковый номер и все остальное. Как ее называют? Мафия?
— Нет, — сказал Валачи, — это не мафия. Так ее называют только чужаки.
— Настоящее название итальянского происхождения?
— Что вы имеете в виду? — парировал Валачи.
— Мы знаем гораздо больше, чем ты думаешь, — сказал Флинн. — Я скажу первое слово, а ты все остальное. Это — «Коза…»
Валачи побледнел. Почти минуту он сидел молча, потом выпалил: «Коза ностра»! Значит вы о ней знаете ![4] «По мнению Хандли, Флинн был просто незаменимым человеком во всей этой истории. «Без него, — рассказывал Хандли, — у нас ничего бы не вышло. Флинн — это одареннейший работник, обладающий огромным воображением и инициативой. В завоевании доверия Валачи он проявил необычайное мастерство. Он безошибочно угадывал, когда нужно на него давить, а когда умаслить. Например, если Валачи был нездоров, Флинн сам давал ему лекарство. Если Валачи в очередной раз охватывала депрессия, Флинн обязательно находил способ, чтобы вывести его из этого состояния. Он часто приносил Валачи его любимые лакомства — сыры и острые колбасы. Это может показаться мелочами, но именно они делали погоду. На протяжении восьми месяцев Флинн практически делил с ним кров, и в конечном итоге Валачи пришел к мысли, что Флинн — его единственный друг. Честно говоря, Валачи был абсолютно прав».
Успешное проведение допроса — сложное искусство. В некоторой степени отчет офицера по надзору за условно освобожденными, представленный им в 1960 году, когда Валачи ожидал решения суда по делу о его участии в наркобизнесе, дает представление о том, насколько с ним трудно иметь дело. «Мало что можно сказать в его пользу, — говорится в отчете. — Валачи как личности не присущи ни мораль, ни желание жить по законам общества. Он никогда не мог полностью адаптироваться в обществе, в котором жил, причем сейчас, с учетом его возраста, вряд ли можно найти какие-либо основания тому, что ему удастся вообще это сделать».
