По тому, как тускло были освещены пестрые окна в зале, Кристофер догадался, что солнце уже почти зашло. В замке было трудно определить точное время суток без часов. Сквозь мозаичные стекла невозможно было рассмотреть, что происходит снаружи, и ни одно из тех окон, которые попробовал открыть Кристофер, не поддались, даже в его комнате.
Семья собралась к ужину. Все, кроме его приёмного отца, сидели в зале на первом этаже восточного крыла. Шарлота заняла место в конце длинного стола, Аура и Даниель сели по одну сторону стола, Кристофер и Сильветта — по другую, стул главы семьи оставался пустым: Нестор Непомук Инститорис предпочитал принимать пищу в своих комнатах под крышей. За те полтора дня, которые прошли с момента приезда Кристофера в замок, он ещё ни разу не видел его. Сильветта рассказала ему, что виделась с отцом в последний раз три или четыре недели тому назад, да и то случайно, в одном из коридоров западного крыла. Он даже не поговорил с ней.
Точно огромный ледяной паук высоко над обеденным столом парила люстра. Длинные цепи стеклянных капель мерно покачивались, тихо позванивая при каждом открывании двери. Эти звуки напомнили Кристоферу перешептывание в общей спальне сиротского приюта.
На западной стороне между двух окон из свинцового стекла салона стояли роскошные часы, самое малое, двух с половиной метров в высоту. Их циферблат светился золотом, а стрелки, напоминая о быстротечности времени, были отделаны кроваво-красными рубинами. Корпус часов был выполнен из гладко полированного черного дерева и отделан великолепной резьбой. По обеим сторонам двери стояли две винтообразные колонны высотой в человеческий рост, за которыми жужжали зубчатые колёса и спирали. Невидимый маятник ходил туда-сюда, туда-сюда: раздавалось приятное тиканье.
Сильветта, толкнув Кристофера локтем, кивнула на часы и начала рассказывать ему какую-то связанную с ними историю, однако Шарлота резко осадила ее, указав, что подобные истории за столом не рассказывают.
Аура и Даниель не произнесли за время трапезы ни слова, молча ковыряя жаркое из гуся с овощами. Когда Кристофер во время частного урока, который вел один дряхлый ученый из деревни, был представлен утром своему сводному брату, Даниель не выказал никакого интереса. Они пожали друг другу руки и обменялись парой вежливых фраз, но с самого начала стало ясно, что между ними никогда не будет особой приязни. Это немного расстроило Кристофера — в лице второго усыновлённого ребёнка Инститорисов он надеялся встретить союзника. При этом было совершенно очевидно, что Даниель считает себя кем-то особенным — только этим можно было объяснить его спокойное высокомерие. «Хорошо, — с горечью подумал Кристофер, — встречал я и не таких как ты, и на тебя найдем управу».
Но высокомерие Даниеля было для него не так болезненно. Для него намного больше значили тёплый взгляд Ауры и произнесенное её устами дружеское слово. Она собрала свои черные волосы в хвост, который откинула за спину. Во время еды Кристофер украдкой бросал на неё взгляды, оставшиеся, впрочем, без внимания — насупившись, она сидела за столом и делала вид, что его не существует.
Между тем он уже слышал о том, что Аура через три дня уезжает в интернат, куда-то в Швейцарию. Может, девушка считала, что он тому виной, что он хочет занять её место в семье?
Маленькая Сильветта была единственным ребенком, обращавшим на него хоть какое-то внимание. Она без умолку болтала весь день напролет, и то недоверие, с которым она встретила его в первый раз, было давно забыто. Она простодушно рассказывала ему о своей сестре, немного о Даниеле, и при случае, даже о своём отце, хотя, казалось, не много знала о нём. Уже много лет он почти не спускался из своей каморки, запершись наверху, словно отшельник. Слуги приносили ему еду и напитки, и даже на ночь он оставался в саду на крыше. Кристофер попробовал заглянуть туда со двора, но все, что ему удалось увидеть, были солнечные лучи, преломлявшиеся в стеклянных скатах крыши над центральным крылом замка — Нестор, должно быть, устроил там что-то вроде оранжереи.
После того как был подан десерт — винный крем, который не понравился Кристоферу, но который он, несмотря на это, съел из вежливости, — семья удалилась в одну из дамских комнат Шарлоты. Аура хотела было отказаться, но Шарлота резко прервала ее, мол, она достаточно долго разыгрывала из себя маленького ребёнка, и сейчас как раз самое время вернуться наконец к обычной семейной жизни. В противоположность своей сводной сестре Даниель молча присел, уставившись на пламя камина, и время от времени потирал запястья. В первый раз Кристофер обратил внимание на то, что у этого белокурого юноши под манжетами были тесно наложенные повязки.
Шарлота безуспешно пыталась вовлечь в разговор всех четверых детей, как вдруг вошедший слуга ошеломил их неожиданным сообщением.
— Барон фон Везе только что прибыл, мадам.
Шарлота хотела, чтобы все слуги называли её мадам, — Кристофер заметил это уже при первом знакомстве. Похоже, некоторым мелочам она придавала большое значение.
Лицо Шарлоты моментально просветлело, отражая нескрываемую радость.
— Фридрих приехал?! Он уже здесь?
В этот самый момент слуга посторонился и высокий мужчина вихрем влетел в комнату. Шарлота вскочила и с радостным криком бросилась ему на шею. Мужчина сердечно ответил на её приветствие, в то время как слуга вышел за дверь. От Кристофера не укрылось, что с приходом незнакомца лицо Ауры потемнело, она даже не встала, чтобы его поприветствовать. В отличие от нее Даниель поднялся и пожал ему руку, а Сильветта даже обняла его. Кристофер тоже поднялся и нерешительно подошёл к незнакомцу.
— Кристофер, — радостно произнесла Шарлота, не отрывая при этом глаз от незнакомца, — это хороший друг нашей семьи, лучший, с позволения сказать. Фридрих, барон фон Везе.
Фон Везе крепко пожал протянутую Кристофером руку.
— Ты, значит, новый член семьи, — дружелюбно заметил он. — Шарлота написала мне о тебе длинное письмо, но тогда ещё не было окончательно известно, сможешь ли ты приехать. Вижу, что все получилось, и я этому бесконечно рад.
Первое, что бросилось в глаза Кристоферу в бароне фон Везе, это необычный коричневый загар его кожи, необычный, прежде всего, для этих краев, к тому же в конце октября. У барона были светлые волосы и открытое, честное лицо. Он был небрит, что, однако, его нисколько не портило — щетина на лице скорее производила впечатление удали, чем неопрятности. Кристофер решил, что ему лет сорок, столько же, как и Шарлоте. У него с собой была кожаная сумка, которую он положил на кресло.
Аура до сих пор не поздоровалась с гостем. Фон Везе заметил это с беззлобной весёлостью и, подойдя к ней с лукавой улыбкой сказал:
— Для меня большая честь наблюдать какой прекрасной молодой дамой ты стала. С каждым годом ты становишься всё краше.
Её щеки залились краской, скрепя сердце она протянула барону руку и, казалось, у неё все клокотало внутри, когда он галантно запечатлел поцелуй у неё на руке. Она все еще не сказала ни слова.
Фридрих внезапно рассмеялся, возможно, несколько грубее, чем следовало, затем взял сумку, открыл её и из ее недр извлёк ракушку с голову величиной, белую, будто сделанную из мрамора, испещренную серебристыми, мерцающим прожилками. Кристофер никогда не видел ничего более прекрасного. Барон взял ракушку в свои руки и торжественно протянул её хозяйке замка. Глаза Шарлоты заметно округлились, когда она принимала подарок. Рассыпавшись в благодарностях, она сразу же дала детям послушать ракушку. Зачарованно вслушивался Кристофер в шум моря внутри неё.
— То что вы там слышите, это пляж в Кейп Кроссе, — объяснял барон. — Там мы ступили на землю в начале января, и — вы не поверите — когда мы вернулись в августе, наш причал исчез — ни следа не осталось: наносной песок поглотил его.
Фридрих занял место рядом с Шарлотой на красной, обтянутой шелком софе: она в одном, он в другом углу. Кристофер изумленно отметил, как расцвела его приемная мать вблизи барона. Она заботливо держала большую ракушку у себя на коленях, словно новорожденного.
— Фридрих провел год в юго-западной Африке, в колониях, — объяснила она своим детям, хотя, наверняка, все, кроме Кристофера, это и так давным-давно знали.
— Не год, а десять месяцев, моя дорогая, — ласково поправил он.
— Мне показалось намного дольше.
Барон ухмыльнулся:
