Однако даже сладкая скорбь по поводу своей несчастной судьбы вскоре улетучилась – он вспомнил внезапно озарившееся лицо старухи, и его охватило какое-то идущее изнутри ликование при мысли о грядущих чудесных деньках в Карлсбаде и потом – в Писеке…
– Время от времени снаружи накатывался какой-то неистовый охотничий рев, а когда волна бунтовщиков раз бивалась о подножие Града, стихал до полной тишины Он не обращал внимания на шум и сумятицу криков с детства все, связанное с плебсом, было для него презренно, безразлично, ничтожно.
«Прежде всего необходимо побриться, – сказал он себе, – все остальное уладится само собой. Не могу же отправиться в путешествие с такой щетиной!»
При слове «путешествие» его что-то тихонько толкнуло. Словно на секунду чья-то темная рука легла на сердце.
И он в глубине души почувствовал, что это будет его последнее путешествие, однако предчувствие освежающего бритья и спокойной, неторопливой уборки комнаты заставило это мрачное предчувствие бесследно исчезнуть.
Да, Вальпургиева ночь жизни вскоре отступит перед сияющим утром, а неопределенная и тем не менее радостно трепещущая уверенность в том. что он не оставит на земле ничего для себя постыдного, наполнила его душу необыкновенным весельем.
Он сразу ощутил себя настоящим «превосходительством». С мучительной тщательностью побрился, вымылся, подстриг и отполировал ногти, все брюки аккуратно сложил по складке и повесил в шкаф, рядом на вешалки – сюртуки и жилеты, воротнички легли идеально симметричным кругом, а пестрые вымпелы галстуков повисли на дверце шкафа в прощальном салюте.
Скатал каучуковую ванну, использованную воду вылил в туалетное ведро; каждый сапог аккуратно натянул на свою колодку.
Пустые чемоданы были сложены пирамидой и придвинуты к стене…
Самой последней он сурово, но без упреков захлопнул «белокурую бестию», а дабы она уже никогда не смела восставать против своего господина, повязал ее саксонскую морду голубой ленточкой со стальным ключиком.
Над выбором костюма он не задумывался; всему свое время.
Парадный мундир, не надевавшийся уже многие годы, висел в оклеенном обоями стенном шкафу, рядом – шпага и бархатная треуголка.
Степенно, с подобающим достоинством он стал облачаться в свою униформу: черные панталоны с золотыми лампасами, блестящие лаковые сапоги, золотом отороченный сюртук с подшитыми сзади фалдами, под жилет – узкое кружевное жабо. Препоясался шпагой с перламутровым эфесом и продел голову в петлю с висящим на ней черепаховым лорнетом.
Ночную рубашку спрятал в постель и разгладил на покрывале последние складки.
Потом, за письменным столом, он исполнил просьбу барона Эльзенвангера: снабдил пожелтевший пустой конверт необходимой пометкой. И наконец, извлекши из выдвижного ящика свое сразу по исполнении совершеннолетия составленное завещание, дописал в конце:
«В случае моей смерти все мое состояние в ценных бумагах, а также прочее движимое и недвижимое имущество принадлежит девице Лизе Коссут, Градчаны, переулок Новый свет, № 7, первый этаж, или, если она умрет прежде меня, моему слуге господину Ладиславу Подрузеку.
Экономке завещаю мои брюки – те, что висят на люстре.
Все расходы на мое погребение, согласно императорскому указу §13, ложатся на императорско- королевский фонд.
Относительно места погребения никаких особых пожеланий не имею; хотя, если бы фонд одобрил соответствующие затраты, мне было бы приятно покоиться где-нибудь на кладбище в Писеке; и здесь я особенно настаиваю на одном пункте: мои земные останки
Когда завещание было опечатано, господин императорский лейб-медик раскрыл дневник и каллиграфическим почерком внес туда события последних дней.
Здесь ему впервые пришлось отступить от строгого ритуала своих предков.
В самом низу последней страницы он поставил подпись и тщательно, по линейке провел жирную горизонтальную черту.
По праву последнего из Флугбайлей он сам сделал то, что по традиции должен был сделать его потомок. Неторопливо натянул белые лайковые перчатки. И тут его взгляд случайно упал на какой-то перевязанный ниткой пакетик, лежавший на полу.
«Должно быть, это Лиза забыла, – пробормотал он. – Совершенно верно: сегодня утром она хотела передать его мне, но так и не решилась».
Он развязал нитки – и в его руках оказался носовой платок с вытканным вензелем «Л. К.», тот самый, который он так отчетливо вспомнил в «Зеленой лягушке». Он властно подавил поднимавшееся в груди волнение: «слезы – и мундир экселенца?» – однако долгий поцелуй все же запечатлел на этом последнем знаке внимания своей дамы.
Бережно пряча его в нагрудном кармане, он с ужасом заметил, что забыл свой собственный.
«Молодец Лизинка, она обо всем помнит. Ведь я чуть было не отправился в путешествие без носового платка!» – прошептал он про себя.
Снаружи заскрипел ключ, и двери темницы распахнулись. В том, что это произошло именно тогда, когда были закончены все приготовления, ничего странного для Его превосходительства не было: в торжественном облачении своей униформы он привык видеть все идущим точно по плану.
Прямой как свечка, продефилировал он мимо обалдевшего Ладислава вниз по лестнице.
