— Т-ты н-ас с-дел-ал. Ам-инь!
Когда я уже была готова будить и звать на помощь Алису, Марго, удовлетворенная, остановилась и с укоризной взглянула на меня.
— Софья Адамовна, — обиженно сказала она, — что ж это ты молитву читать мешаешь?
С облегчением я заметила, что сумасшествия уже нет в ее глазах.
— Молитву? — возмутилась я. — Теперь понятно, почему Алиса больна. Мне самой в пору читать молитву! Об исцелении страждущих от душевных болезней. Что это ты там несла об алмазах мелодичных?
— В книжке так написано, — сконфуженно пояснила Марго.
При слове «книжка» я, в таких делах дока, сделала стойку и с презрением спросила:
— В какой такой книжке могли написать подобную чушь?
— В практической магии.
Я призадумалась. Горький опыт у меня имелся. Не так уж и давно все мои подруги повально увлеклись спиритизмом. Сколько сил потратила я, чтобы разоблачить мошенников и отвратить подруг от глупости, одному богу известно. Однако практика показала: с налету всю эту мистическую чепуху из женской головы не выветрить.
— Маргуша, — ласково поинтересовалась я, — а для чего ты молитву читала?
— Как же, — возмутилась Марго, — сама же видела: человечек в черных чулках побежал. Гном это.
— И ты молитвой, значит, на гнома воздействовать решила?
— А чем же еще, — искренне удивилась Марго. — Молитва специальная. Так и называется:
«Молитва к гномам». Я ее пока выучила, семь потов сошло. Зато теперь, чуть что, читаю.
— И помогает?
— Поможет, обязательно поможет, — убежденно заявила Марго и, переменившись в лице, закричала:
— Вот! Побежал! Опять! Опять!
На этот раз и мне показалось, что на лестнице мелькнула тень.
— Знаешь что, Маргуша, — сказала я, — еще пара твоих молитв, и у меня в голове появятся тараканы.
— Гномы, — поправила меня Марго. — Гномы.
ГЛАВА 3
Алиса разбередила мне душу. Мало того, что она на все лады расхваливала своего Германа, будто я слепая и не вижу ее новой квартиры, так еще и эти телеграммы, и звонки. Едва мы вернулись с ночной прогулки, раздался очередной звонок. С экватора Герман интересовался, как чувствует себя Алиса и по-прежнему ли любит его. Минут двадцать они, как голубки, ворковали.
Легко представить, с каким смешанным чувством приняла я это событие. Настроившись на разрыв, я демонстрировала Евгению абсолютнейшую независимость, а теперь пожалела, как никогда ощущая одиночество. Никто не звонит мне, не интересуется, люблю ли его. Нет ничего хуже жалости к себе. Самые глупые поступки совершаем мы с этим чувством. Нет ничего безжалостней к нам, чем эта самая жалость.
Вернувшись в Москву, я тут же бросилась капать ядом на счастье Юльки. Звонила ей в любое время суток и передавала всяческие поручения для Евгения и в конце концов добилась своего: Женька мне позвонил. Сам! Хотя я его об этом не просила…
— Соня, — строго сказал он, — что это за номера?
— Какие номера? — спросила я голосом святой невинности.
— Зачем ты мучаешь Юлю? Она ни в чем не виновата.
— А тебе ее жалко? Уж не из жалости ли ты женился на ней?
Евгений зарычал, но быстро взял себя в руки и тихо спросил:
— Соня, скажи, почему так получается: хочу серьезно с тобой поговорить, но не проходит и минуты, как, забыв обо всем, уже готов наброситься на тебя…
— А ты не сдерживай своих желаний, — посоветовала я, и он повесил трубку.
Повесил трубку!
Не этого ли добивалась я?
Не этого! Не этого!!
Боже, как рыдала я! Как я рыдала! Он никогда! Никогда больше не позвонит! Сам! И я не унижусь до того, чтобы звонить ему. Я не буду бегать за ним! Не буду! Не буду!
Кстати, это идея! Можно подкараулить его выходящим с работы. Случайно столкнуться с ним…
Нет, он же не дурак, хоть и женился на Юльке. Что невзначай занесло меня в район его работы? Нет! Я не буду унижаться и бегать за ним!
Но тогда можно сделать вид, что случайно зашла в ту пивную, где Женька расслабляется с Ма-русиным Ваней…
Ужас! Иной раз в мою голову такое придет! Встретиться с Женькой на глазах у Вани?
В пивной! В тот же день об этом будет знать Маруся. Следовательно, весь город заговорит о том, что Мархалева бегает за мужем.
Я упала на кровать и заплакала еще горше. Подушка стала мокрой в один момент. И вот тут-то вновь раздался телефонный звонок. Я сняла трубку, но еще долго не могла сказать ни слова — рыдания душили меня. Наконец, взяв себя в руки, выдавила:
— Слушаю.
— Соня, что с тобой? — это был Евгений. Но как нежен его голос!
Или показалось?
На всякий случай я зарыдала с утроенным вдохновением. Заикаясь, ответила:
— Н-ничего.
— Я сейчас же к тебе еду, — сказал он и повесил трубку.
Он ко мне едет? Не поняла. Он ко мне едет?
Он ко мне едет'.
Вихрем вынесло меня с кровати. Душ, побольше косметики на лицо, на волосы побольше пенки, платье! Новое платье! Нет, лучше костюм. Костюм меня стройнит. И туфли-лодочки на шпильках. К черту эти модные каблуки, на которых женщина выглядит клоуном! Да, лодочки и духи! Любимые духи Евгения. Откуда он звонил? Судя по позднему времени, с работы. Тогда я успею, встречу его неотразимой!
С этой мыслью я заметалась по квартире, пытаясь двигаться сразу во всех направлениях. В ванную, там духи, нет, в спальню, там костюм, нет, туфли в тумбочке в прихожей…
В результате Евгений застал меня в банном халате с мокрыми волосами, без духов, без пенки, без каблуков и косметики. Я стояла в шлепанцах, жалкая, как мокрая курица, недоуменно смотрела на него и молчала. Впрочем, из меня рвался вопль:
— Ты?! Ты?!
Но его никто не услышал. Даже я. Видимо, вопль застрял где-то на пути к горлу.
— Почему ты плакала? — спросил Евгений, делая смелый шаг через порог моей квартиры.
— Потому… Потому…
Я растерялась, не зная, что сказать. Как умная женщина, я не привыкла говорить правду. Правда не украшает женщин и портит мужчин, а я Евгению зла не желаю.
— Соня, милая, почему ты плакала?
Нежность! Нежность в его голосе!
Я глянула на часы: десять вечера, а он у меня, он не у Юльки. Ха-ха, будет скандал! Но какой будет скандал, если он вообще к ней не вернется!
И я снова заплакала. Безутешно. Евгений обнял меня (оказывается, это совсем просто — у Юльки мужа уводить!), прижал мою голову к своей груди, принялся бормотать ласковые слова, успокаивать как ребенка.
— Ну-ну-ну, — приговаривал он, — не будем плакать, плакать не будем, соленые слезки, — и так далее и тому подобное.
