пути-то было всего одна верста.
Иван размашисто зашагал вдоль рельсов к семафору. Он шел, глубоко вдыхая свежий морозный воздух, чувствуя, как весь наливается силой, что здоровье действительно вернулось.
Сразу же за семафором начинался железнодорожный мост, совсем небольшой, всего в три коротеньких пролета. Здесь, путаясь между холмов, зверея только в весеннее половодье, маленькая речушка Пижанка в течение многих веков вырыла глубокий, с отвесными берегами овраг. Шагая по узкой дощатой дорожке вдоль перил, Иван невольно подумал о том, сколько тысяч поездов остановилось бы в пути на всем протяжении от Москвы до Владивостока, если бы до этих гранитных устоев и стальных ферм дотянулась рука врага. Но, гарантируя сохранность моста и безопасность пролетающих по нему эшелонов, впереди зачернела фигура часового.
«Кто сегодня на посту?— вгляделся в темную фигуру Иван.— Кажется, Леоненко».
На посту и в самом деле стоял Леоненко. Чернявый коренастый украинец встретил и проводил командира взвода неторопливым поворотом головы и добродушной улыбкой. «Здоров, чертяка,— с легкой завистью подумал Иван, откозыряв часовому.— Ничего. Скоро и я наберу полную силу».
В сотне сажен за мостом полотно дороги выходило на высокую насыпь и, полого загибаясь влево, скрывалось в лесу. Куда бы с этой высокой насыпи Иван ни кинул взгляд, всюду чернел лес. Только узенькая полоса отчуждения да ничтожная площадка под станцией и складами были отвоеваны у густохвойных великанов. Отвоеваны ли? Ведь и на самой станции, около вокзала, пакгаузов и жилых помещений высятся эти гиганты. Лес словно отпрянул от станции, а затем, подумав, послал вперед своих самых стойких разведчиков, понаблюдать, чем заняты, над чем копошатся люди, осмелившиеся ворваться в самую средину лесной державы.
Вот и жилище обходчика шестьсот второй версты. Иван остановился на гребне высокой насыпи. Значительно ниже его, в котловине, на небольшой поляне приютился домик Когута. Два окна освещены. Данило Романович, проводив вечерний скорый на Москву, сейчас, конечно, готовится к любимому своему занятию — чаепитию. Галина, наверное, хлопочет у самовара, заваривая погуще, «с деготьком», как говорит старый Когут.
Полозов сбежал по крутому откосу насыпи. Хорошо натоптанная тропинка проходила под самыми окнами и, завернув за угол, упиралась в дощатые ступени крыльца. Дальше было все как в тысячах других жилищ путевых обходчиков. Слева, в глубине двора, стояла банька, правее — хлев, дровяник и погреб. Посредине двора — колодец с воротом, по-хозяйственному убранный под дощатую шатровую крышу. А все это стандартное казенное обзаведение с трех сторон окружала стена стволов и хвоистых ветвей. Двор Когутов был просто врублен небольшим квадратом в густой, подступивший к полосе отчуждения, лес.
Иван по привычке без шума вошел в тесовые сени и удивленно остановился. Дверь в комнаты была полуоткрыта. Полозов знал, что Данило Романович, способный целый морозный день в одной рубашке колоть на дворе дрова, в комнатах любит тепло и даже жару. А тут на тебе! На улице градусов двадцать, а дверь чуть не настежь. Иван хотел уже окликнуть хозяев, когда до него донесся взволнованный голос Галины.
— Да чем так мучиться, лучше выкинуть им все и дело с концом. Пусть подавятся.
— Такие не подавятся,— ответил жене Данило Романович, и Полозов почувствовал в голосе Когута растерянность.— Нельзя им, Галя, отдавать наше. Тогда у них на руках все карты будут.
— Опять уезжать будем?— с легкой дрожью в голосе сказала Галина.— Куда, теперь?
— Никуда,— отрезал Данило Романович.— Ты ловко сообразила, куда спрятать. Только ты да я знаем, где что.
— Извести тебя могут...
— Шерстью не вышли. Что я теленок, что ли? Да и какая им от этого польза. Ведь я все могу в могилу унести.
— Ну так возьми и расскажи все Полозову или съезди на Узловую к Могутченко, пусть посодействует. Или в Москву стучись.
— Думал я об этом, Галя, да ведь как на это посмотрят? А там и моя судьба похоронена. Хоть облыжная, а похожая на правду. От такой штуки у любого голова закружится.
Разговор очень заинтересовал Полозова, но оставаться дальше незамеченным было нельзя. В комнате, словно почувствовав присутствие постороннего, замолчали. Затем послышалось постукивание деревяшки, видимо, Данило Романович решил закрыть дверь. Поэтому хлопнув сенною дверью, Иван притопнул ногами по полу и даже выбил что-то вроде чечетки, словно сильно прозяб на морозе.
— Гей, хозяева!— весело окрикнул он.— Чего дверь-то не закроете, не лето!
— А, Иван Дмитриевич!— отозвался из комнаты Когут.— Догадался, что ты вот-вот заявишься. Заходи, заходи, чаевничать будем.
Иван вошел в переднюю комнату и плотно закрыл за собою дверь.
— Хорошо, что пришел,— суетился около него Данило Романович.— Прислали мне кое-что, сейчас покажу. А дверь-то мы отворяли от дыма. Галя самовар разжигала щепками, труба-то возьми и упади, язви ее... Полна комната дыму была.
Раздеваясь, Иван сразу почувствовал в комнате какой-то непонятный запах. Ему после свежего морозного воздуха он показался особенно резким. Во всяком случае пахло не дымом от щепок. Запах был тонкий, приятный и незнакомый. «Курил кто-то,— догадался Иван.— Дорогие папиросы или табак высокого сорта. Сам Когут из староверов — не курит, значит здесь был кто-то чужой. Почему Данило Романович скрывает?»
Однако Полозов ни единым словом не обмолвился о своей догадке. Он спокойно выдержал наблюдающий взгляд Данилы Романовича, сделал вид, что не заметил тревоги в глазах Гали, и с интересом полистал книги, полученные хозяином. Затем долго, не спеша пили чай. Все было так, как было и до этого, как было уже много раз. И все же Иван чувствовал, что прежнее благополучие и покой ушли из семьи Когутов. Излишне шумлив был сам Данило Романович и необычайно сдержанно и настороженно держалась Галина. Казалось, что она все время к чему-то прислушивается, то ли к шуму елей за стенами, то ли к тому, что творилось в ее собственной душе. Заметил Иван и еще одну необычную вещь. В правом кармане штанов Данилы Романовича лежал револьвер. Наметанный глаз чекиста не мог ошибиться. Мирный путевой обходчик в своём доме, садясь за стол с женой и приятелем, на всякий случай держал в кармане боевое оружие.
Иван знал, что у Данилы Романовича есть именной наган, подаренный ему командованием. Когут сам как-то показал ему новенький хорошо обихоженный револьвер с серебряной пластинкой на рукоятке. Но тогда он достал наган из сундука, где оружие лежало не только в кобуре, но даже завернутое в промасленную тряпочку. А сейчас оно оттягивало карман широких пестрядинных штанов хозяина.
И снова Иван сделал вид, что ничего не заметил. Посидев дольше чем обычно, уже очень далеко за полночь, он начал собираться домой. Заворачивая парочку выбранных Иваном книг в старый номер «Гудка», Данило Романович предложил:
— Ты вот что, Иван Дмитриевич, приходи-ка завтра с ночевкой. Галина по субботнему делу баньку истопит. Знатно попаримся и бутылочкой пречистых слезок богоматери душу погреем.
— Ночевать-то зачем же?— удивился Иван.— Думаешь, я так упарюсь и упьюсь, что ходить разучусь?
— Ну, там увидим, как получится,— как-то серьезно, почти строго ответил Данило Романович,— но баниться приходи обязательно.
— Приду,— пообещал Иван, прощаясь с гостеприимными хозяевами.— Засиделся я сегодня. Смотри, уже четвертый час отстукивают,— кивнул он на ходики, тикавшие на стене.
Несмотря на поздний час и крепкий мороз, Полозов не спешил с возвращением в свою казарму. Ему хотелось обдумать те непонятные факты, с которыми он столкнулся сегодня в семье Когутов. Взбежав по тропинке на крутой откос, Иван остановился и несколько минут стоял на полотне, оглядываясь и прислушиваясь. Ночь была безлунная, но чистое небо так густо усыпали крупные и очень яркие звезды, что их мерцание, разогнав темень, наполнило все вокруг серебристой синевой. Тишина и спокойствие. Однако Ивану более чем кому-либо было известно, какими обманчивыми могут быть эти спокойствие и тишина, если в них скрывается преступление. А в том, что в домик Когутов сегодня вечером заглянуло преступление, Иван не сомневался. Чекистское чутье почти физически ощутимо настораживало все чувства Полозова. «В чем же
