припрятать деньги из кошелька в куртку или куда поглубже!» – пронеслось у нее в мозгу. Охая и причитая под нос, она крепче сжала сумку. Может, бегом? Но тут совсем рядом раздался резкий хруст. От неожиданности женщина вздрогнула, похолодела, – вмиг перед лицом сверкнули глаза, полные упоения, ошалелой радости. К глазам прикладывалась серая кепка, трехдневная щетина и высокая сухощавая фигура в пальто. Метнувшись к ней и испугавшись не менее, чем она сама, фигура зигзагами устремилась прочь.
«Фу, дурак! Напугал то как! Пьяный что-ли? Да-а… Воспитанные люди, а туда же!» Укоризненно покачав головой, и рассуждая про себя, как все-таки не в лучшую сторону меняется мир, – интеллигенты и то спиваются, – женщина уже спокойно и неторопливо зашагала к дому.
Глава 16
– Все внимание на доску! – раздалось громким голосом. – Проверяем домашнее задание! Примеры с первого по пятый. Желающие есть?
В воздух тут же взлетело несколько рук. Колючий взор Марины Александровны пробежался по ученикам. Ее высокая сухощавая фигура, обтянутая в шерстяное, наглухо закрытое платье, показалась из-за стола и прошлась вдоль первого ряда.
– Та-ак… Седова, Коновалова не горят желаньем… А Воронцов вообще у нас под парту залез. Да, Воронцов? Ты там что потерял то? Вчерашний день? Нет? Не потерял? Вот тебя мы и спросим! Бери учебник!
Ваня вышел к доске. Мел неуверенно вывел на доске несколько цифр, написал «равно» и замер. В классе раздалось несколько смешков. Кто-то справа зашипел что нужно делать.
– Тишина! Иначе удалю из класса! – громко пригрозила Марина Александровна и повернулась к Воронцову с окриком:
– Ну?
На несколько мучительных мгновений мел уперся в доску. Ваня посмотрел на пример, натужился, но мозг отчаянно отказывался выдавать результат. Почему то все, что он учил, вылетело из головы напрочь. А цифры прыгали перед глазами, как зайцы и никак не хотели становиться в ряд. Спина стала мокрой, также как и ладони. На пол упало несколько меловых крошек.
Учительница, выдержав паузу, глубоко вздохнула и выдохнула:
– Покажи тетрадь!
Ваня дошел до своей парты, затем вернулся к столу учительницы. Та пролистнула несколько страниц, пробормотала:
– Все сделал. Хм, не понятно. Ты сам делал то?
– Да.
– А не врешь? Почему тогда сейчас решить не можешь?
– Забыл.
– Забыл? А голову ты дома не забыл? Нет? – голос зазвучал жестче, надавливая. – А я думаю, что забыл. В следующий раз захвати, пожалуйста!
В классе раздались одобрительные смешки. А в дневнике Воронцова нарисовалась жирная на две графы двойка. Ваня потянулся за дневником, и, увидев двойку, вздрогнул, побледнел. Учительница, бросив на него удивленный взгляд из – под очков, отчеканила:
– Это что еще такое? А?
– Я же учил! И меня папа опять накажет, – он обещал…
– Нечего тут на жалость давить! Иди на место!
Ваня, ловя на себе возбужденные взгляды одноклассников, вернулся на место. Как только прозвенел звонок, вышел в коридор. Постоял несколько минут возле двери, – учительница что-то сказала, затем громко произнесла его фамилию. Все засмеялись. Повинуясь внезапному порыву, Воронцов вылетел на улицу, думая о том, что хорошо бы сейчас заболеть! Присел на корточки, огляделся, – его никто не видел. Воронцов начал тут же быстро, пригоршнями засовывать снег в рот.
Вечером Константин, как и обещал, достал с металлической пряжкой ремень. Ваня уставился на пряжку, умоляюще на мать, но та вышла из комнаты на кухню. Включила воду. Шум воды почти перекрывал крики.
Глава 17
Темнота опустилась плотным покрывалом и давила, давила. Ваня прислонился горячим лбом к окну, – только так жар исчезал и боль затихала. По ту сторону слышались людские голоса, шаги. Лай собак. Мысль о своей собаке заставила подпрыгнуть от волнения. Может?!! Мальчик опасливо покосился на мать, но спросить постеснялся. Взор упал на стул возле его кровати с кушаньями. Странно, – ничего не хочется. Ни еще горячего компота из деревенских слив, ни натертой горкой моркови с песком. Отца нет – сегодня тот работает в ночную. А с утра приезжал врач. Велел пить горькие таблетки и ставить жгучие горчичники. Все же дома, не смотря ни на что, лучше всего. Особенно с мамой вдвоем.
Варвара отбросила назад косу, наклонилась над шитьем. Ножницы резким движением вспороли ткань. Она запела тихо, тоскливо: «Отцвели уж давно…» Случайно ее взгляд упал на исхудавшего сына, – за последние несколько месяцев тот сильно вытянулся и стал еще больше походить на отца.
– Ты бы лег, сынок! Врач велел тебе отлеживаться. Телевизор посмотри...
Ваня мотнул головой, – от голубого сияния экрана кружилась голова. Он отвернулся вновь к окну и совсем тихо прошептал:
– Мам, а поехали жить к тете Гале…
– Тебе что дома не живется? А?
– Вдвоем... Без папы…
– Чего еще выдумал?! Без папы! Иди, давай, в кровать! Марш!
Ваня послушно забрался под одеяло, закрыл глаза. Затем снова зашептал:
– Ма-ам… купи мне собачку. Пожалуйста… Мне очень – преочень хочется. Я тебя сильно любить буду.
Мальчик не увидел насмешки в глазах матери.
– Собачку! – раздалось издалека, – Это ж ее кормить надо, убирать за ней, да лаять будет круглые сутки. Отец вот усталый придет утром, и останутся от твоей собачки рожки да ножки...
Варвара нажала на педаль, – машинка громко отстучала несколько стежков. Заметив, что Ваня заснул, подошла к нему, поправила скинутое одеяло и присела на край. Из широкой груди донесся тяжелый вздох.
По правде говоря, Варвара и сама не раз задумывалась о том, чтобы уйти от мужа. А что в том такого ужасного? Пойдет как все на работу, – работы что – ли мало вокруг? Ну и что, что всю жизнь только шила, – другие тоже без образования и устраиваются как-то… Будет еще подрабатывать по вечерам шитьем. Проживут как-нибудь вдвоем. Ваня вырастит. И останется она на старости лет совсем одна, без помощи и защиты… Одна!!!
Целый ураган страхов налетел сверху, а следом, как рой пчел, – укоризненные взгляды соседей, родственников. Их гневные реплики громко зазвучали в ее ушах: «Ребенку нужен отец!», «Кому ты нужна, без жилья, без работы, да еще с ребенком?», «Какой-никакой, а все ж настоящий отец»… И как Костя без нее останется? Пропадет ведь без нее! Совсем сопьется. Бабья жалость вперемешку с привязанностью и материнской болью за мужа, словно за обиженное дитя, закрутились в штопор. А большая грудь опять колыхнулась от тяжкого вздоха. Куда она от него денется?
