Вышел шофер из машины:
— Беклемишевы?
— Мы, — сказал мальчик.
— Поехали.
— Картохи еще не спеклись. Подождите, — попросил мальчик.
— Некогда ждать. Там накормят.
Ганна стояла, Машу на руках держала. Мальчик сказал:
— Поехали с нами. Покатаешься.
Сели в машину, поехали. На дорогу смотрели.
— Здорово, да? — оглянулся на Ганну мальчик.
Та кивнула счастливо.
— Заяц, заяц! — закричал мальчик. — Быстро едем.
— За час доедем, — ответил шофер.
— А куда вы нас везете?
— А вы что, не знаете? В детдом. В соседнее село, где глухонемые.
Ганна стала стучать кулаком по стеклу.
— Ты чего? — спросил шофер. — На двор хочешь?
Остановились. Ганна в лесок побежала. Шофер и мальчик у колеса стояли, журчали. Разговаривали.
— А там хорошо, в детдоме? — спрашивал мальчик.
— Кормят там хорошо.
— Это главное, — сказал, как большой, мальчик.
Ганна бежала по полю. Убегала.
— Девочка! Вернись! Вернись! Поехали! — кричали ей.
Полоснули фарами. Перед Ганной ее огромная тень бежала.
Уехали.
9
Подошла к дому. Села на порог. Постучать не решилась. Долго сидела. Вышла хозяйка помои вылить. Увидела Ганну:
— Ох, напугала! Ты что тут, девочка, сидишь так поздно? Тут, девочка, сидеть нельзя.
Ганна встала, не уходила.
— Тебе ночевать негде? — догадалась женщина. — Ладно, переночуй пока в хлеву.
Услышала мужской голос, крикнула голосу:
— Сейчас приду!
Завела Ганну в хлев. Вылила помои свинье.
В темноте пошла Ганна на хлюпающий звук. Свинья, громко чавкая, ела из корыта помои. Ганна села рядом. Взяла из корыта корку, начала жевать. Потом выловила картофелину. Съела.
10
Утром Ганна таскала в поле снопы. Помогала хозяевам.
Хозяйка стояла на стогу, улыбаясь, сказала мужу:
— А хорошая девочка. Может, себе оставим?
Муж хмуро молчал. Потом сказал:
— Картошку пошли копать, болтаешь… Мне ночью на работу.
— Ночью? — встрепенулась хозяйка.
— Банда кулацкая в нашем районе объявилась. Лешка Орляк атаманом у них.
— Лешка? Он же такой тихоня был…
— Он и сейчас негромкий. Тихо убивает!
Ганна собирала в ведро картошку. Хозяин выкапывал. Хмуро, неотступно глядел на Ганну сверху. Ганна поднимала голову: видела шрам на его лице, — глаза испуганно опускала.
Вечером ужинали. Ганне налили молока, дали хлеба. Усталая, ела Ганна. Хозяин ушел за перегородку.
Вышел в форме НКВД. Ганна его узнала: он тетку Харыту арестовывал.
— Ну, я пошел.
— С Богом, — перекрестила его хозяйка. — А мы с девочкой спать будем укладываться.
— Девочку закроешь в хлеву, — строго сказал хозяин. — Нечего баловать.
11
Ночью, когда Ганна спала, открылась вдруг дверь. Ганна проснулась. Тихо, крадучись вошел в хлев хозяин. Невидяще шел, на ощупь. Ганна привстала, отползла. Хозяин оглянулся, пошел на шорох. Ганна встала, попятилась, забилась в угол. Спрятаться больше было негде. Хозяин подошел к ней.
— Вот ты где, — прошептал, — Ганна.
Ганна вздрогнула, имя свое услышав.
— Я тебя сразу узнал. Ты из детдома. Сегодня справки навел. Ты там делов наделала!
Ганна от его слов вздрагивала, как от ударов.
— Я тебя должен сдать.
Ганна от ужаса закрыла лицо руками.
— Но я не сдам тебя.
Ганна удивленно взглянула на него.
— Я не зверь! — закричал. — Я не зверь! Я не хочу быть зверем! Вы думаете, что мы звери? А мы люди, мы такие же, как вы! Люди мы! Люди! — Он вдруг заплакал. — Мы такие же люди!
Он плакал. Ганна гладила его, успокаивая.
Потом легко пошла к двери. Открыла. Встала на пороге. Он поднял глаза.
— Ты куда? Ты будешь жить с нами. Не в хлеву. В доме. У нас детей нет. Ты нам дочкой будешь. Хозяйка — матерью будет. Я — отцом.
Ганна покачала головой: нет.
— Гребуешь? Даже ты брезгуешь… — опустил он голову.
Ганна вышла и пошла по пустынной дороге.
— Стой! — закричал хозяин. — Вернись!
Она побежала.
12
Под утро Ганна у дороги легла, в теплой пыли, уснула.
По дороге верблюд шел. Шел — будто плыл, повозку вез. На козлах Канарейки сидели, муж и жена, — волос желт, лица конопаты, с утра — еще солнце не встало — уже пьянехоньки. Сидят в обнимку, песни поют.
Увидела Канарейка Ганну, крикнула верблюду:
— Тпр-р-ру! Стой, Сулеймен!!!
Верблюд не останавливался: не понимал по-русски.
— Тпр-р-ру! Я кому сказала! Який ты! Басурман! — натянула изо всех сил вожжи. — Стой! Дьявол!
Верблюд поглядел на нее бархатным басурманским глазом, встал.
Подошли к Ганне. Ганна крепко спала. Потрясли. Ганна не проснулась.
— Мертвая? — Канарейка мужа спросила.
— …ртвая… — лыка не вязал.
— Берись за ноги, я за руки. Кидай в повозку!
Закинули спящую Ганну в повозку. Дальше поехали.
13
Спит, не проснется Ганна, снится ей: лежит где-то, на мягком. Куда-то едет. Хорошо. Только запах сладкий душит, к горлу подступает.
Проснулась, голову повернула: мертвый мужик на нее — сидя — смотрит не мигая.
В другую сторону повернула: баба с синим лицом в платочке лежит, платочек чистый на ней, белый.