тему её сокровенных желаний, в какой-то момент осознал, что моё сокровенное желание в этот вечер уже не будет осуществлено: утомлённая жарой, ветром и обходом острова, Настенька крепко уснула.
Мы не уследили за ними, и они все ушли на шлюпке. Даже не стали снимать вторую палатку, дабы не разбудить нас.
Настя грозно махала кулаком, а Эндрю громко отвечал в рупор, и, войдя в раж, выкрикивал много разных слов в наш адрес. Он нам не оставил продуктов. Посоветовал ловить рыбу. В воде я заметил спинные плавники акул. Настя заплакала, увидев уходящую яхту.
- Мой паспорт остался в каюте, - всхлипывая, призналась она.
- Да, дорогая государыня, нет повести печальнее на свете. Твой муж подумал, что предусмотрительность не помешает, - ответил я и достал все наши документы из своего старого потрёпанного рюкзака, который, благодаря удобному каркасу и вместимости путешествовал на моей спине не только на курорты, но и по многим городам, где воняют коксовые батареи, дымят доменные печи, а рыжеватые дымы над сталелитейными цехами сигнализируют господу Богу о продувке очередной плавки. В устах Насти мой рюкзак именовался с ноткой пренебрежения и только по-английски: 'back-pack'.
Настюша обняла и поцеловала меня.
Первым делом, оказавшись робинзонами поневоле, мы бросились на поиски воды. У нас остались две наших неполных бутыли. Настя вспомнила, что видела ручеёк в глубине острова. По крайней мере, от жажды не умрём. Съедобной провизии, конечно, не нашли, но остался котелок, мой запас специй для ухи и несколько пакетиков чая, пролежавших в кармане рюкзака более года. Так что и от голода не умрём. Но отметив это для Насти, тут же заметил, что акул стало больше. Они агрессивно рыскали в воде. Наш инфантильный недруг, вероятно, выбросил какую-то приманку. С кровью. Порывшись в рюкзаке, вытащил роковое яблоко, решившее нашу судьбу ещё на острове Праслин.
- Еды нет, но для тебя, дорогая, есть яблоко. Яблоко спасения.
- Насчёт страхового полиса я его шантажировала.
- А жаль! Не горюй, его судьба накажет, - сказал я с твёрдой уверенностью. - Далеко до твоего ручья?
- Примерно полкилометра.
- Вот и первое дело для робинзонов: позаботиться о воде для чая.
Так в заботах начался и тянулся, наверное, самый длинный день в нашей жизни. К вечеру усилился ветер, и нам пришлось перенести лагерь в глубь острова и раскинуть тент на холме среди гранитных скал. С наступлением вечера налетел шторм, и шквалистый ветер сорвал и унёс тент, но нас выручила другая, оставленная злодеями палатка. Защита в расщелинах гранитных скал от ветра и низвергающейся на нас воды была слабой. Всю ночь мы согревали друг друга, закутавшись в палаточную ткань.
Утром, когда порывы ветра ослабели, мы взглянули друг на друга, улыбнулись и расхохотались. Нас переполняла радость от приключившейся робинзонады, восхищение яростным штормом и безграничной далью океана и нашей жизни.
Не прошло и трёх дней, как нас нашли местные рыбаки, и мы благополучно вернулись в Москву.
Увы, счастье наше длилось, всего-навсего, две недели.
Нашёл работу в Череповце. Посадили в отдел новой техники. Набираться ума.
Сняли жильё. С соседями повезло. Радушные или, как мы говорим, щирые сердцем люди. Жизнь налаживалась! И в этом я старался убеждать себя, несмотря на каждодневные размолвки с Настей. Размолвки, переходящие в ссоры. Таинственными и непостижимыми для меня казались изменения её внутреннего мира. Ощущения, испытываемые мною после переезда в периферийный центр, дополнялись нервозностью, возникшей в моей душе как-то вдруг и неожиданно. Мне было непонятно, почему, несмотря на нашу телесную близость, между нами нарушилась некое, существовавшее ещё в детские годы душевное родство.
В пятницу после эмоциональной и проникновенной беседы с соседом Фёдором и его подругой, не без бутылки, конечно, после десятого, а может быть, двадцатого тоста я заснул у него на диванчике. Когда Федя меня разбудил, я увидел: дверь в квартиру соседа распахнута настежь, сам он машет какой-то бумажкой перед моим носом, а я лежу на диване в обнимку с его любовницей.
Выяснение отношений длилось не более четверти часа. Любовница Феди заявила, что она ни при чём, ни в чём, никоим образом и, вообще, ничего не помнит. А я заявил, что просто уснул.
Тогда Федя отдал мне записку, которой всё время махал. Её написала Настя. Найдя меня спящего с подругой соседа, она нацарапала прощальное письмо.
Через пять минут выяснилось, что она уехала в Москву. Федя довёз меня до вокзала, но поезд уже ушёл. Вот так банально всё оборвалось!
- Всё образуется. Пусть поостынет, - сказал мне Федя. - И тебе надо собраться с мыслями. А потому мы сегодня съездим на рыбалку.
Какого хрена согласился поехать на рыбалку?!
ТЕТРАДЬ 2
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ
ВВОДНАЯ
В стольный Царьград, славный шелками, церквями и рынком рабов, приплыл аз, грешный, без оплаты за доставку, благодаря поставщикам из Хазарского каганата, славного разбоем и торговлей рабами. Ныне, то есть 1 иуния 875 года, уже проданный хазарами как раб, пребываю в благообразном спокойствии монастыря Святого Космы, отрешённого от митрополии и всего внешнего мира высокими стенами. Келья моего хозяина, связавшего меня клятвой, которая, пожалуй, крепче монастырской стены, наполнена ароматом трав, развешенных пучками на стенах для сушки, и живых вечнозелёных растений в горшках вблизи от оконца. Рядом с оконцем - небольшой стол. На столе - обилие письменных принадлежностей: перья, чернила, кисти, краски, ножи с заточенными лезвиями для выскабливания. Разрезав каждый двойной лист пергамента ножом, сшил листы в тетрадку. Чернила въедаются в розоватый пергамент. Что ни буквица - то каракуля!
Итак, даю самому себе вводную:
отнюдь не христианское смирение побуждает меня, Алеся Буйновича, вести последующие записи не от первого лица, а от третьего. Представляется, что повествование от третьего лица даст мне возможность взглянуть на себя и иных людей, а также на события как бы со стороны. Некоторая отстранённость от
