– Это точно, – кивал он, натягивая на себя вчерашний костюм.
– Какой костюм, с ума сошел. Надень шорты! – зашипела на него я.
– Ладно-ладно, успокойся. В конце концов, ничего
– Ой, слушай, – простонала я. – Я сейчас не совсем готова это все обсуждать. Видела и видела. Фиг с ним. Что-то я, кажется, чем-то вчера отравилась.
– Плохо? Тебе плохо? Что сделать? Может, водички дать? Или знаешь, может, тебе пососать дольку лимона? Кисленькое снимает похмелье. – Федор вскочил и нашел на столе нарезанный лимон. – Вот.
– Давай, – согласилась я и запихнула кислый кусочек в рот.
– Сейчас я тебе чаю сделаю. Не понимаю, чем ты могла отравиться.
– Может, заливным? – поделилась сомнениями я.
– Нет, оно было очень даже ничего. Отличная рыбка, я ее тоже ведь ел.
– Какая гадость эта ваша заливная рыба, – вдруг выдохнула я и помчалась в туалет. Меня вывернуло так, что отпали последние сомнения. С приготовлением рыбы мне надо завязывать. Не умеешь – не берись, а то так потравишь весь народ. Говорила же мама, что у меня руки-крюки.
– Ты как? – взволнованно стучался в дверь Федя.
– Мам, ты заболела? – беспокоилась Соня.
– Не то слово! – шептала я, старательно обнимаясь с унитазом.
Я не помнила ни одного случая в жизни, чтобы мне было так плохо. Все мои попытки подняться заканчивались полнейшим провалом. Только через полчаса я, бледная и даже, скорее, зеленоватая, шатаясь и держась за стенку, выбралась из мест не столь отдаленных.
– Господи, может, вызвать врача?
– Не знаю, – замотала головой я.
– Сделать тебе чаю? – предложил Федя. – Можно выпить крепкого чая с сахаром, мне помогало. Что ж ты, мать, так набралась-то? Вроде бы и не пила.
– Замолчи, – взмолилась я. – Не надо чаю. Не надо ничего. Положите меня на диван. Или лучше убейте меня.
– Ну уж нет. Ты нам живая нужна, – улыбнулся Федя, присаживаясь на край дивана. – Отдыхай.
– Соне кашку. Ой, не могу даже шевелиться, – простонала я. – Принесите мне тазик. А то вдруг чего.
– Я все сделаю. Лечись. Может, тебе стопку выпить? Все как рукой снимет.
– Не снимет, – замотала головой я.
Мне хотелось одного – лежать не шевелясь и не думать ни о какой стопке. От любой мысли о еде хотелось вывернуться наизнанку и забиться в конвульсиях. Вот тебе и Новый год. Говорили мне, что нельзя голодать. Может быть, это реакция на диету? Хотя какая, к черту, диета, если Федор давно меня уже от нее отучил?
– Ну что, получше? – тихонько спросил меня он, ставя рядом тазик. Вместо ответа я еле успела схватить тазик, прежде чем меня, соответственно, снова согнуло пополам.
– Не лучше, – прошептала я через минуту.
– Я понял, – грустно вздохнул он. – Дай-ка я это… приберу.
– Ладно, – кивнула я и откинулась на подушку. Только к вечеру мне стало хоть как-то легче, хотя сказать, что я поправилась, я тоже не могла. Новый год, который мы встретили столь бурно и счастливо, теперь выглядел не столь романтично. Но надо заметить, что во всей этой ситуации Федор вел себя очень достойно и даже погулял с Соней, пока я пыталась чуть-чуть поспать. Если бы у меня были силы, я бы, наверное, решилась его поблагодарить. Но сил у меня не оставалось, так что… Благодарности откладывались. А ведь завтра меня ждала к себе в гости мама! Она даже специально позвонила и уточнила, приеду ли я. Теперь оставалось хоть ползком, но оказаться там. Надо было срочно приходить в себя.
Глава 5
Что я знаю о подлянках?!
Редкая машина долетит до середины Ярославки в будний день. Но какие же чудеса совершаются с нашим городом второго января. Отгремели салюты, улеглась канонада фейерверков, военными всполохами смущавшая нас всю ночь. Люди выкидывали в небо деньги целыми пачками, и они разлетались брызгами искр и сияющими разноцветными узорами. Не самое худшее применение деньгам, как мне кажется. А с утра, которое, для разнообразия, в эти дни начиналось часов с двенадцати, город утихал, замирал, выключал караоке и дремал устало под бубнящий телевизор, восполняя силы для следующих гостей. Запорошенный снегом, укутанный сугробами город спал, когда мы с Федором и Сонькой вышли из дома. Час пробил, и мне пора было превратиться из принцессы обратно в лягушку, иными словами, следовало появиться пред мамины-папины очи.
– Может быть, мне пойти с тобой? – спросил Федор. – Не съедят же они тебя при мне.
– Или съедят вместе с тобой, – помотала головой я. Как все это будет? Мама даст мне раздеться и стряхнуть холод или набросится сразу? Будут ли они меня пытать? Вдруг папа прикует меня наручниками к батарее?
– Нет, ну это же глупость какая-то – так дрожать, – возмутился он, но от этого я, естественно, нервничать не перестала. Тряслась как кролик и очень переживала, что у нас после Нового года на редкость пустые дороги. Такими темпами мы окажемся перед домом моих родителей буквально за десять минут, в то время как мне бы хотелось встать в самую длинную мучительную пробку. Впрочем, это бы тоже меня не спасло. Лучше всего было бы оказаться дома, на диване, в пижаме и перед телевизором, с бутылкой шампанского. Как и вся наша страна.
– Может быть, ты поедешь помедленнее? – попросила я, почувствовав, что меня немного укачивает.
– Ладно, – невозмутимо кивнул Федя.
– Дядя Федя, а почему тебе Дед Мороз ничего не принес? – вдруг неожиданно поинтересовалась Сонька. Я обернулась, чтобы шикнуть на нее, но Федор уже ответил:
– Как же не принес? А твоя мама?
– Но это же не то, – скривилась дочь. – Разве это подарок!
– А что же еще?
– Но она же была и до этого, – разумно пояснила она. – И потом, ее же не положишь под елку.
– Ну почему, можно же и попытаться, – усмехнулся он и выразительно посмотрел на меня.
– Ничего себе фантазия, – фыркнула я и отвернулась. Федор же с восторгом продолжил:
– Представляешь себе, я беру твою маму, заворачиваю ее в тонкую бумажку, как от твоей куклы. Кладу ее в красивую коробку, перевязываю большим бантом и кладу под елку.
– Не поместится, – усомнилась Соня.
– Ничего, а я куплю елку побольше.
– Только надо ей дырочки провертеть, чтобы дышала, – деловито прикинула Соня. Я усмехнулась и посмотрела в окошко. Метель заметала все сплошные, двойные и одинокие, и даже прерывистые пунктирные. Машин не было, и только взгляд зацепил краешком стоящего на обочине милиционера.
– Слушай, там гаишник стоял? – уточнила я у Федора.
– Вроде бы нет, – удивился он. – Я не видел.
– Нет, он точно стоял. Он нас не мог остановить?
– Мог – не мог, какая раз… – начал было он, как вдруг за нашей спиной раздался мощный вой сирены.
– Водитель «Форда», остановитесь! – раздался над нами громогласный голос.
– Что за хрень, – возмутился Федор, сдавая на обочину. У нас на хвосте, мигая всеми цветами милицейской радуги, висела милицейская машина. Федор открыл запотевшее стекло, в котором через секунду образовалось круглое, румяное с мороза, нахмуренное лицо.
– Старший лейтенант Васьков, ваши документы, – строго и даже зло сказал он, но из-под этой хмурости и злобности просматривалось что-то другое. Какая-то радость и позитив.
– Вот, пожалуйста, – Федя протянул ему документы. Румяный Васьков с интересом осмотрел мое бледное помятое праздниками лицо. Осмотром он явно остался доволен.
