– По-моему, он считает, что ты изучил мировоззрение мистера Фокса и, если у нас возникнут трудности, будешь знать, какой линии поведения придерживаться.
– Фокс – идеалист и либерал, – сказал Кэм. – Это все, что нам нужно знать.
Бросив на друга умоляющий взгляд, Кэм попросил:
– Прошу тебя, Саймон, побудь одну минутку моим камердинером.
Лэнсинг помог другу облачиться в плотно пригнанный темно-синий вечерний пиджак с серебряными пуговицами.
– Вот так! Сам Бруммель не смог бы к тебе придраться.
Саймон отступил назад, чтобы полюбоваться покроем пиджака друга.
– Кто твой портной?
– Уэстон с Олд-Бонд-стрит. Ты его знаешь?
– Вот это да, Кэм! Это же портной Бруммеля!
– Правда? – Кэм скорчил рожу собственному отражению в высоком зеркале-псише,[9] затем повернулся к своему другу.
– Ну что? Я достойно выгляжу, или мой камердинер прав, когда говорит, что без его услуг я беспомощен, как дитя?
– Вполне, – ответил Лэнсинг.
Без зависти он думал о том, что его друг великолепен. Вдобавок к титулу и состоянию, герцог Дайсон обладал необычайно привлекательной внешностью, а его физической форме позавидовал бы любой профессиональный спортсмен. Более того, в нем было нечто, какая-то обособленность, которая вызывала желание подружиться с ним и в то же время пресекала фамильярность. Лэнсинг считал, что ему необычайно повезло стать одним из немногих близких друзей Кэма.
– Откуда у вас, корнуоллцев, такие неимоверно голубые глаза?
– От наших родителей, – сухо ответил Кэм и осторожно воткнул алмазную булавку в узел галстука.
– Какой повод для столь официального наряда? – спросил Лэнсинг.
– Луиза. Она устраивает прием для кого-то из своих соотечественников. Я собираюсь зайти туда позже, после встречи с мистером Питтом и мистером Фоксом. Тебя приглашают, если ты хочешь пойти.
– Мой французский недостаточно хорош, – с надеждой в голосе произнес Лэнсинг.
– Вздор. Эти французские
– Как поживает Луиза?
Кэм, поправлявший кружево на манжетах, моментально замер и вопросительно посмотрел на друга.
– Нормально, насколько я знаю. Разве нет?
Лэнсинг взглянул на Кэма скептически.
– Кэм, ты что, не понимаешь? Тебе все равно? Ради всего святого, эта женщина – твоя любовница, она с тобой уже два года. Как ты можешь уезжать, оставляя Луизу без присмотра, и не видеть ее месяцами? Она прекрасна и желанна. От добра добра не ищут.
Кэм поднял брови.
– Что? Она нашла себе другого покровителя?
– Насколько я знаю, нет. Но дело не в этом.
Лэнсинг покачал головой, заметив равнодушие в голосе друга. Саймон открыл было рот, чтобы выразить протест по этому поводу, но передумал.
– Не важно. Прости, что заговорил об этом.
– Нет, нет! Говори, я хочу это услышать.
– Даже не знаю, как сказать. Нет, знаю. Я размышлял о
– И? – подбодрил его Кэм.
Беспомощно пожав плечами, Лэнсинг сказал:
– Иногда у меня возникает вопрос: волнует ли тебя что-нибудь, кроме собственных проблем.
– Так. Значит речь на самом деле не о Луизе. Я прав? Не темни. Если не хочешь ехать со мной во Францию, просто так и скажи.
– Ты знаешь, что это не так. Просто… ну… только не обижайся, но все это кажется таким надуманным.
Когда Кэм впервые предложил дерзкий план шантажа одного из министров Бонапарта ради получения важнейшей военной информации, Лэнсинг его охотно поддержал. Саймона смущало только то, что лидер их партии, мистер Питт, не будет посвящен в этот план. В некоторых ситуациях герцог Дайсон был сам себе голова. Лорд Лэнсинг был кое-чем обязан неординарным методам друга. И только когда Кэм полностью раскрыл Лэнсингу свой замысел, лорда начали снедать сомнения.
Кэм наполнил два хрустальных стакана из графина с бренди, вручил один из них Лэнсингу и, усаживаясь в соседнее кресло, сказал:
– Ты знаешь мнение мистера Питта на этот счет. Несмотря на угрозу в лице мистера Фокса, к маю война с Францией возобновится. А это всего через несколько недель. Можно ожидать, что к концу года Наполеон Бонапарт отправит в Англию армаду, чтобы вторгнуться в нашу страну и покорить нас. Если нам удастся на шаг опередить французов, ради этого можно пойти на любой риск.
– Да, но…
– Что?
– Обязательно ли впутывать в это девушку? Она так молода.
– Габриель де Бриенн восемнадцать лет. Я думаю, это не так уж мало.
Что-то мелькнуло в глазах Кэма так быстро, что Лэнсинг засомневался, не показалось ли ему. Он покачал головой.
– Этот Маскарон, ее дедушка…
– Заместитель морского министра.[10]
– Нельзя ли найти какой-нибудь другой способ получить от него эту информацию? Похитить его внучку и держать ее в качестве заложницы… по-моему, это не по-джентльменски.
Кэм издал резкий, язвительный звук и внезапно отставил свой стакан.
– Не по-джентльменски? – спросил он. – Боже правый! Это же война! И Маскарон занимает такой пост! Он может сообщать нам диспозицию французского флота! Информировать нас, где и когда Бонапарт намерен атаковать! – Немного спокойнее Кэм продолжил: – В любом случае, уже поздно что-то менять. Все подготовлено. Однако, если ты не хочешь принимать в этом участия, я тебя не держу.
Лэнсинг не выдержал холодного взгляда Кэма, опустил глаза и прокашлялся.
– Ты действительно считаешь, что я не поддержу тебя в этом деле, когда ты уже твердо решил довести его до конца? Тогда ты плохо меня знаешь, Кэм.
– Мне известно, что ты очень предан своим друзьям.
– Моя семья перед тобой в неоплатном долгу. Как подумаю, что ты рисковал своей политической карьерой, спасая моего сорвиголову-братца…
Кэм отмахнулся:
– Это давняя история, Саймон. Давай забудем о ней.
Герцог предложил еще бренди и, наполняя оба стакана, спросил:
– Как дела у Джастина? Ты давно о нем не вспоминал.
Лэнсинг ухмыльнулся.
– Он служит в британской армии на заставе под названием Форт-Йорк.
– В Верхней Канаде?
Лэнсинг кивнул, и Кэм усмехнулся.
– Там молодой повеса не попадет в переделку.
– Я очень на это рассчитываю, – сказал Лэнсинг.
Кэм стал серьезным.
– Канада – не Ирландия, Саймон. Будь спокоен. Я убежден, что конфликт Джастина с этими заговорщиками исчерпан.
