— Что-то случилось?
— Случилось, — вздохнул Гутторм, ласково проводя по волосам дочери, девушки, светлыми рыжеватыми волосами и спокойным взглядом серых широко поставленных глаз напоминавшей ему жену. — Неудачная охота, — он понизил голос, — человек десять медведь задрал.
— Боги! — испуганно вскрикнула девушка.
— Не женское дело — обсуждать охоту! — обняв ее за плечи правой рукой, буркнул Гутторм. — Пусть тебя это не волнует. — Он обернулся к сыну и сказал ему на ухо, чтобы не слышали другие: — Медведь ушел, и, может быть, это и не зверь был вовсе.
— А кто же? — с недоверчивой усмешкой спросил юноша,
— Локис, вот кто! — отрезал отец.
— Так я и знал, — скривил губы Ивар. — Стоит оказаться в окрестностях Блудова Болота, как сразу всем мерещатся бритунские духи. И когда вы перестанете верить во всякую чушь?
Ивар в свое время провел два года в храме Митры в Бельверусе, где служители Светлоликого обучали отпрысков нобилей различным премудростям, и поэтому почитал себя человеком образованным и просвещенным. Разные народные поверья и легенды, вроде тех, что рассказывают крестьяне и простолюдины о Боге-Олене или Боге-Медведе, он считал досужими выдумками, в которые могут верить лишь люди старшего поколения вроде его отца или герцога. Что с них взять, они, кроме ратных дел да охоты на зверя, в этой жизни ничего и не видели толком!
— Много ты понимаешь со своей ученостью, — не желая продолжать старый спор, отмахнулся Гутторм. — Кстати, герцог приказал, чтобы ты никуда не отлучался. Наверное, собирается куда-то.
— Куда? — оживился Ивар, которому до смерти надоело торчать в глуши среди неотесанных помещиков, грубых крестьян и тупых рабов, вдали от блеска столичных залов. Он считал себя созданным для гораздо более утонченного общества. Приезд образованного и прекрасно знавшего светскую жизнь барона Амальрика несколько скрасил его унылое существование в Хельсингере, который в глубине души сын Гутторма почитал замшелой провинцией. Но скоро гость герцога Бьергюльфа покинет замок, а он, Ивар, даже не успеет как следует впитать дух столичной жизни…
— Куда? — повторил он свой вопрос, заглядывая в глаза отцу.
Вот если бы герцогу пришла в голову мысль съездить в Бельверус! А может быть, и в Аквилонию? Ивар, завороженный рассказами барона о жизни тарантийской знати, спал и видел себя в ярко освещенных залах, где вместо каменных плит и медвежьих шкур пол устлан деревянным паркетом и пушистыми коврами, где вместо каменных плит и медвежьих шкур пол устлан деревянным паркетом и пушистыми коврами, где прекрасные дамы…
— Не знаю, — отрезвил его голос Гутторма, и Ивар, печально вздохнув, направился вслед за отцом к резным дверям главного входа.
Глава третья
— Еще! Еще поддай! — Бьергюльф, довольно похохатывая, подставлял бока под удары дубовых веников, которыми его от души хлестали две здоровые девки с раскрасневшимися лицами.
Амальрик, лежа на длинной деревянной лавке, позволял двум другим девицам разминать свое мощное тело, но взгляды, которые он искоса бросал на ржущего, подобно застоявшемуся жеребцу, герцога, не выражали особого одобрения.
Этот, перенятый от бритунцев и перенесенный герцогом в Хельсингер способ мыться в жарко натопленном деревянном помещении, где легкие с трудом вбирали горячий влажный воздух, не очень нравился барону. В цивилизованных местах, как, например, в Торе и Аквилонии, все было обустроено не так. То ли дело — его большая бронзовая ванна, в которую рабы наливали теплую воду, добавив туда ароматной соли, и где так приятно было лежать, предаваясь неспешным размышлениям. Тихо, спокойно, без суеты И идиотского ржания. Чтобы не обидеть хозяина, Амальрик направился вместе с ним в это душное помещение, но никакого восторга от этой процедуры не испытывал.
По команде герцога одна из девиц плеснула полведра настоянной на можжевельнике воды прямо на раскаленные камня, и из печи вырвалось очередное облако жаркого пара, от которого у Амальрика перехватило дыхание. Хорошо еще, что он остался здесь, внизу, а не лежал вместе с герцогом на деревянном настиле под самым потолком. Как только эти северяне могут вытерпеть жар, по сравнению с которым пустыни в Хорайе представляются просто оазисом? К тому же его совершенно не привлекало то, что для похотливого герцога составляло едва ли не главную прелесть подобного омовения.
Бьергюльф испытывал истинное наслаждение, когда вокруг него мелькали нагие тела крепких стройных девушек, а их ловкие руки нежно и предупредительно трудились над его телом. Амальрик взглянул на герцога. Тот с плотоядной ухмылкой, вытянув руки за голову, тискал груди склонившейся над ним служанки, в то время как другая продолжала нахлестывать его ноги и живот пучком дубовых веток.
— Ух! Давай еще! — постанывал от удовольствия владелец Хельсингера, кося на барона полузакрытым в истоме глазом.
«Тьфу! — выругался про себя Амальрик. — Вот уж действительно, неотесанные чурбаны эти северяне! Что они находят в этом приятного?»
Однако массаж, который старательно делали ему две молоденькие служанки, все же доставлял некоторое удовольствие, несмотря на то что к женщинам барон был совершенно равнодушен. Вот мальчики — совсем другое дело! Он старался вести себя так, чтобы другие не знали о его расположении к юным отпрыскам мужского пола.
Барон заставлял себя сыпать комплиментами в беседах с придворными дамами, одаривая их дерзкими испепеляющими взглядами, хотя испытывал глубокое равнодушие, если не сказать больше — отвращение к этим безмозглым, как он считал, существам. Однако чего не сделаешь ради того, чтобы добиться своих целей! Амальрик поморщился, но промолчал, когда девица, встав над ним на колени, принялась водить напряженными сосками грудей по его спине и плечам.
— Ну, как тебе моя парная? — Урча от удовольствия, Бьергюльф растянулся на животе на своем помосте, поглядывая сверху вниз на барона.
«А, чтоб тебя!» — в очередной раз ругнулся про себя Амальрик, но в ответ на вопрос хозяина поднял большой палец вверх, демонстрируя свое искреннее удовольствие.
— Это еще не все! — Герцог сгреб обеих прислуживавших ему девиц длинными волосатыми руками. — Тебе надо почаще бывать в нашей парной. Очень полез но, знаешь ли, для здоровья!
Барон отвернулся, чтобы не наблюдать за непристойностями, которыми герцог Хельсингерский с нескрываемым удовольствием занялся с двумя девушками. Он смотрел на небольшое, вырубленное в стене оконце, и продолжал размышлять о своем.
«Завтра, когда примемся с Орастом за допрос местных ведьм и колдунов, — напомнил он себе, — надо будет постараться вытрясти все, что они знают про герцога. Чует мое сердце, за ним не может не быть каких-нибудь сомнительных деяний».
Руки девушек, разминавших его тело, остановились. Амальрик недовольно поднял голову и увидел, как они, повернув головы, таращатся широко раскрытыми глазами на что-то с другой стороны. Барон, чуть приподнявшись, обернулся и увидел Бьергюльфа с рабынями в пяти шагах от себя. Видимо там, наверху, стало слишком жарко и вся компания спустилась пониже. То, что предстало его глазам, было совершенно непостижимо даже для него, повидавшего немало, пока жил в разных странах.
«Да, редкостный жизнелюб! — брезгливо усмехнулся он, отворачиваясь. — На костер бы тебя — вот уж поурчал бы тогда от удовольствия!»
Амальрик с радостью отправил бы в огонь это развратное животное, но пока подобное деяние было не в его силах. К тому же не следовало забывать, что Бьергюльф еще может пригодиться. Владелец Хельсингера все-таки являлся самым могущественным вельможей на севере Немедии и пользовался поддержкой всех местных нобилей.
До самых рубежей с Бритунией и Пограничным Королевством имя герцога Хельсингерского произносили с уважением, а если кто и не любил его, то старательно скрывал это. Амальрик еще раз
