– ?Мне кажется, – честно призналась Катя, – он мог бы расплатиться золотыми слитками.
– ?Такой крутой мэн? – оживилась Этери.
– ?Настоящий викинг. «От скал тех каменных у нас, варягов, кости». И так далее. Слушай, но этот викинг пригласил меня вечером в «Гнездо глухаря». Вернее, я сама напросилась…
– ?Ты…
– ?Ну, он предложил сходить куда-нибудь, а я выбрала «Гнездо глухаря».
– ?Ясно. И по этому поводу ты уже в трансе.
– ?Фира, но мне же совершенно нечего надеть!
– ?Не впадай в мрак. – Этери заговорила деловым, не терпящим возражений тоном. – Запоминай, а лучше запиши. Сейчас ты пойдешь в салон Нины Нестеровой. Не бойся, это не парикмахерская. Это магазин-салон. Проще говоря, бутик. Нине я сейчас позвоню. Это на Покровке, считай, у тебя под боком. Купи там себе чего-нибудь.
– ?А долг? – с тяжким вздохом напомнила Катя.
– ?Подождет, – отрезала Этери. – Слушай, приходит мужик в галерею и покупает сразу обе-две твои картины. Знаешь, на что это похоже? Как они буквы угадывали в «Анне Карениной», помнишь? Вот на это самое. И тут же приглашает тебя в клуб. И сам из себя весь такой викинг. И расплачивается золотыми слитками. «Не счесть алмазов в каменных пещерах». Короче, как сказал бы Хамфри Богарт: «Это может стать началом прекрасной дружбы». А ты что-то там ноешь про какой-то там долг.
– ?Фирочка, но я должна отдать эти деньги. И я должна не только тебе.
– ?А кому еще? И сколько? Почему ты мне раньше не сказала?
– ?Это не телефонный разговор.
– ?Сколько? – не отставала Этери.
– ?Почти столько же, сколько тебе. Четыре тысячи евро.
Наступила пауза. Впрочем, Этери соображала быстро.
– ?Четыре тысячи евро у тебя уже есть. Еще и на платье останется. Иди к Нине. Я ей сейчас позвоню. Про мой долг можешь пока забыть. Надо мной не каплет. Все, живо марш, а про эти четыре тысячи я с тобой потом отдельно поговорю. Записывай адрес. И не спорь! Ну, вспомни, когда ты в последний раз покупала себе что-то не в стоке, не секонд-хэнде? Ну хоть раз в жизни почувствуй себя человеком!
– ?Я почувствую себя человеком, – ответила Катя, – когда верну все долги.
– ?А он тем временем новых наделает, – мстительно напомнила Этери.
– ?Нет, его новые долги меня уже не касаются, – возразила Катя. – Я всех предупредила.
– ?Ты и в прошлый раз так говорила. Короче, Склифосовский, марш на Покровку! А то сама приеду и силой поволоку, – пригрозила Этери. – Я зря грозить не буду, ты ж меня знаешь. Как вернешься, позвони. Расскажешь, что купила. Все, до связи.
Глава 2
Катя Лобанова вышла замуж в шестнадцать лет на шестом месяце беременности. Вышла она за своего одноклассника Алика Федулова, «виновника торжества». Родители очень ее отговаривали: им не нравился Алик, не нравилась его семья. Они уверяли, что сами помогут вырастить малыша, не надо выходить замуж за Алика. Потом, когда, строго говоря, было уже поздно, Катя удивлялась их прозорливости и готова была локти кусать, что не послушалась.
Где были ее глаза? Она на всю жизнь запомнила, как отец Алика безобразно напился на свадьбе и начал буянить, а мать, тоже пьяненькая, приговаривала:
– ?Ничего, у нас мальчик – мы и ноги на стол.
Но в шестнадцать лет Катя еще принимала игру гормонов за любовь, да к тому же твердо усвоила, что «у ребенка должен быть отец». Даже назвала сына в честь этого самого отца, хотя всегда звала его Санькой, Саней, Санечкой.
Тут был один расчет, но он, увы, не оправдался. Кате ужасно не нравилась фамилия Алика – Федулов. Назвав сына Александром Александровичем, она надеялась умаслить мужа, чтобы позволил записать малыша под ее фамилией. Алик слышать ни о чем не хотел.
– ?Его будут в школе дразнить! – уговаривала мужа Катя. – Вспомни, как тебя дразнили!
Они десять лет проучились в одном классе.
– ?Ну и что? – отвечал Алик. – Я же не умер! И он привыкнет. Ничего, это закаляет характер.
Они десять лет проучились в одном классе, но Катя слишком поздно поняла, что очень плохо знает своего мужа.
Окончив школу, он поступил в Инженерно-строительный институт, а Катя осталась дома нянчить сына. Поступив в вуз, Алик сразу, еще на первом курсе, записался в стройотряд, точнее связался с бригадой шабашников, студентов старших курсов, и стал разъезжать по стране в поисках заработка. Как и когда он ухитрялся при этом учиться, оставалось для Кати загадкой. Когда она робко спрашивала его об учебе, он отвечал: «Не твоего ума дело».
Только на третьем курсе она узнала, да и то случайно, что Алик перевелся на заочный. Ему извещение пришло из института, напоминание студенту-заочнику Александру Федулову о несданных зачетах. Его грозили не допустить к весенней сессии. Сам Алик в это время пропадал в своих обычных разъездах, поэтому заказное письмо из института получила Катя.
Когда она сказала ему о письме, он отмахнулся.
– ?Не боись, все схвачено.
Все схвачено, за все заплачено. Это была его любимая присказка. Что ж, дело было в начале 90-х, все продавалось и покупалось, не только институтские дипломы. Алик благополучно сдал все «хвосты», окончил институт и получил диплом. Самый настоящий диплом, не купленный в подземном переходе. Только цена этому диплому была грош. Алик так и остался неучем.
Зато когда Саньке исполнилось три годика и Катя заикнулась о детском саде, о том, что она тоже хочет учиться и получить диплом, Алик взвился под потолок.
– ?Твое дело дома сидеть и мужа ждать! – заявил он.
– ?Так я всю жизнь прожду! – отвечала Катя.
Это был первый крупный скандал, хотя стычки «разной степени тяжести» бывали и раньше. Катя уже поняла, что совершила серьезную ошибку, не послушавшись вовремя родителей, но максима «у ребенка должен быть отец» еще прочно сидела у нее в голове. И все же она пошла учиться, не обращая внимания на Алика. А что он мог сделать? Он и после института пропадал по полгода в командировках с той же бригадой шабашников.
Зачем он вообще поступал в институт, Катя не понимала. Разве что хотел отмотаться от армии. Но у него была другая причина для отсрочки: маленький ребенок. Словом, у Кати сложилось твердое впечатление, что Алик пошел в МИСИ только ради того, чтобы «закорешиться с ребятами», как он говорил, ездить по стране и «сшибать бабки».
Катя в его отсутствие отвела Саньку в садик, а сама поступила в Художественный институт имени Сурикова. С садиком помог ее дед-фронтовик. Через него они и квартиру двухкомнатную получили, правда, маленькую, неудобную, а главное, страшно далеко: «на мысе Дежнева», куда, как говорила Катя, можно добраться только на собаках. На самом деле проезд Дежнева располагался куда ближе к метро «Бабушкинская», а Кате от этого метро приходилось еще ехать на маршрутке из конца в конец, на Минусинскую улицу.
Детский сад для Саньки стал последней услугой, оказанной дедом. Вскоре после этого он умер. Катя благодарила бога, что дед умер вовремя и не увидел, что стало твориться дальше в семье его любимой внучки.
Алик пришел в ярость, узнав, что его сын ходит в детский сад, заявил, что Катя – плохая мать. Ее увлечение живописью он всегда считал вздором и блажью, как и ее стремление к образованию.
– ?Кому это нужно? – разорялся он. – Что ты будешь делать со своим дипломом? На стенку повесишь?
– ?Я пойду работать, – спокойно отвечала Катя. – А Саньке полезно побыть в садике. Он должен привыкать к другим детям. Может, ты его и в школу не пустишь?
Этот довод Алику крыть было нечем.
