— Я спрашиваю, сколько лет? Пять? Пятьсот? Стейнвор, ты знаешь, о чем я говорю. В какую игру втянул меня Всеотец?
— Что он тебе сказал, Халла?
— Сказал: «Иди легко».
— Если ты так и шла, то, может быть, обогнала время… А ты хотела бы по-другому, Халла?
— Я думала, он мне скажет…
— Он никогда ничего нам не говорит, Халла. Надо самой узнать. Почему бы тебе все-таки не присоединиться к нам? Пусть ненадолго?
— Я уже говорила тебе, Стейнвор, что терпеть не могу героев.
— Они попадаются все реже. Хочешь — верь, хочешь — нет, бывает, что мы месяцами ни одного не видим, а мотаемся по всему миру. И над горами тоже. Ты себе не представляешь, как хорошо над горами!
— Я гор не видела с тех пор, как… Отсюда до самого Микгарда плоско. Болота. И реки без единой скалы.
— Однажды мы взлетали на закате с утеса на Кавказе. Солнце садилось под нами. Красота. Эти кони такие игры любят.
— Я люблю коней, — тихо сказала Халла и сделала шаг вперед.
— С нашими говорить интереснее, чем с другими, — у них шире кругозор. Они иногда спорят.
— А для меня найдется… конь? — спросила Халла.
— Всеотец пожелал их для нас. Если он хотел, чтобы и ты… Гляди, вон новенький! Серый красавец в яблоках.
— Всеотец мне ничего не говорил… — произнесла Халла и заколебалась.
Но конь был красив, очень красив, почти как единорог, только морда у него была умнее. Он играл большими крыльями, перья вздрагивали и светились на солнце, — он был лучше любого настоящего коня, лучше, чем корабль. На таком коне ничего не было нужно, лишним был даже плащ. Она разжала руку, и плащ соскользнул на край болотца. Ничего не надо. Пусть будет совсем легко.
