— Ты поедешь в Латвию.
— Когда?
— Сегодня. Вот твой паспорт. Вот пятьсот долларов. Тут-то Ханов и почувствовал себя настоящим дерьмом.
В Ригу, а там и в Либаву. «Мы были другими, мы жили у моря».
— И что я должен взорвать?
— Ты должен найти автора этого рассказа. Тут попадание в десятку. Никакого Айгюль нет на картах. Но на других картах он называется именно так. И описание местности соответствует. И авария самолета. Точнее, не авария, а сопутствующий взрыв. Этот человек знает все. И он как-то соотносится с литературой. Ты же всех там знаешь.
— А если он пришлый? Если после меня?
— Так ты найди пришлого. За это и деньги плачены. У нас лишних денег нет. Это наш человек, и он просит связи. Он хочет на нас выйти. Нам, Ханов, люди нужны. В Латвии всех сдали. А другие не верят.
— А отчего вы решили, что он из Латвии?
— А это наши проблемы. Оперативная разработка. Мы не ошибаемся.
— И что? Я его найду… А потом что?
— А потом вернешься. Сразу вернешься и скажешь, кто он. Никаких звонков, никаких открыток. Когда вернешься, к тебе сразу подойдут. Прямо у поезда. Скажут: «Привет от Ивана». Скажешь, кто, и все. Свободен.
— Если вы так всемогущи, то чего же сами не найдете?
— Ваш мир литераторов хрупок и чуток. Чужого человека с его вопросами сразу расшифруют. Из литераторов получаются лучшие резиденты. А нам не нужны провалы. Мы еще силу не набрали. А там у них и немецкие информаторы, и американские наблюдатели. Чего там только нет. Там фильтруют все социальные группы. Скоро война, парень. Это-то ты понимаешь?
— Так. А легенда у меня какая?
— А никакой. Нарубил капусты, скажем, или занял, так как умираешь от ностальгии. Ты же всех денег поназывать не будешь? Спрячь по разным местам. Там мы тебе помочь не сможем. Я вот с тобой беседую, а это предельный риск. А деньги все с собой возьми. Мало ли что… Ствол там прикупишь…
— Смеешься?
— А почему бы и нет? Раненый, истекая кровью, скажешь нашему человеку заветные слова. — Щапов протянул Ханову паспорт. Фотография его из какого-то личного дела, виза. Билет вложен на сегодня, купе, поезд через два часа.
— Вызов мне кто делал?
— Вызов тебе делал вот этот человек. Запиши, запомни. Это все чушь. Проедешь спокойно. Устроишься там где?
— Не знаю пока.
— Ну я пошел. — Куда?
— К себе. Ну, не прощаемся. Не бери в голову.
— Соседа-то куда дели?
— Сосед твой в пятом отделении. Нетрезвый. И пробудет там несколько суток.
— А кто там у вас в пятом отделении?
— Никого. Но надо уметь направлять процесс. Закрой за мной.
Хлопнула дверка, и нет его, бывшего чекиста Щапова, человека из бункера. А может, все это чушь собачья? Но доллары — вот они. И паспорт.
Тут же звонок в дверь.
— Такси до Варшавского. Вещички собрали уже?
— Нет еще, — обреченно буркнул Ханов.
В комнате таксист быстро распорядился остатками застолья, какой-то ветошкой вытер со стола, кое- что отнес в холодильник.
— Вы не опасайтесь. Он больше у вас ничего не тронет. Его попросят этого не делать. А вернетесь — и пивка. Холодного. Вы ведь ненадолго?
— Умонепостижимо…
— Вот и непостижимо…
— Может, не ехать?
— Я у вас сейчас доллары отберу и оставлю в беспамятстве. Работать нужно. Вот таблетки. Съешьте, съешьте, кисленькие.
Ханов покорно проглотил одну и стал мгновенно и неотвратимо трезветь.
— Не злоупотребляйте. Таблетки вредные. Канцерогенные. А пить — здоровью вредить. Тушенку будете брать? Там все дорого…
Таксист — молодая бестия, худой, постреливающий глазками, прохиндей, исчадие. Только теперь мифотворец, бывший житель Советской Латвии, а ныне едущий с заданием полумифической антиправительственной организации — в это он поверил твердо — в преступное государственное образование, называемое Латвийской Республикой, только теперь литератор понял, во что ввязался. «Съезжу, вернусь, скажу, не получилось, сдам остаток денег. А несколько дней поживу, как человек». Он несколько успокоился.
— В животе печет.
— И должно печь. Таблетки спрячьте. Паспорт, деньги, билеты, личные вещи, часы.
— Часы не взял, спасибо. — Он нашел на столике наручные электронные часы, застегнул ремешок на запястье. — Присесть можно на дорожку?
— Можно, если не очень долго.
Присели. Вышли из квартиры, и Ханов захлопнул дверь.
Глава вторая
Там, где нет времени, где воды объяли души погибших кораблей, где немыслимое продолжение Млечного пути перетекает и сочится, и небо падает и не может утонуть в земных морях, оживала подводная лодка С-3. Она существовала как бы сразу во всех состояниях, от молодой, свежевыкрашенной, рвущейся в балтийские глубины До той, предсмертной, разорванной… Она видела себя от долгого начала до краткого конца, и душа ее, выпущенная из своего уровня небытия, проникала в металл. Напрягались шланги, топливопроводы, очнулись поворотные механизмы, на несбыточно короткое мгновение ожил дизель, но еще не окрепли силовые линии беды, которые только и могли вызвать к жизни погибшую 24 июня возле маяка Ужава подводную лодку. Но она уже не хотела быть молекулами, ржой и накипью, она уже помнила себя живой и грозной. Как будто ветерок прошелестел в хранилище душ ушедших посудин, облако светлого газа качнулось, и время показало свой лик на неизмеримое мгновение…
На столе начальника ликвидационного отряда зазвонил телефон. Это был городской телефон, и начальник догадывался, кто сейчас хотел бы поговорить с ним.
— Господин капитан первого ранга, вы обещали мне ответить на тот самый вопрос.
— Я с удовольствием отвечаю, что никаких дополнительных постов я не выставлял. Все люди на месте. Пополнения не было, вывод людей согласно графика.
— Мне хочется вам верить… А вы не исключаете провокации? Кто бы мог быть заинтересован?
— Господин городской голова. У вас масса возможностей произвести контроль. У вас полиция, безопасность, наблюдатели. У вас столько добровольных помощников. Почему двадцать моряков из хозслужбы так волнуют вас?
— Вчера мы насчитали двадцать четыре.
— Этого не может быть.
— Хочется верить.
— Честь имею.