скульптуры.
— Ваше величество, сменяя друг друга днем и ночью, ваши ученые совершили многочисленные открытия. Прежде всего, они заметили, что число символов, использованных Роджером Бэконом, превосходит количество букв в известных нам алфавитах. Поэтому мы считаем, что некоторые символы в манускрипте соответствуют цифрам от нуля до девяти. Один из шифров, использованных в манускрипте, очевидно, берет за образец квадрат Полибия, который очень хорошо знал Роджер Бэкон, так как ссылался на него в одном из своих произведений.
— О чем именно идет речь?
— Этот греческий историк придумал кодировку сообщений с построением таблицы, подобной этой, в которую мы на свое усмотрение вписываем буквы и цифры:
Таким образом, каждая из букв представлена сложным числительным из двух цифр: номера строки и столбца. Так, слово «Rodolphe» и дата «1602» выглядели бы следующим образом:
34 55 25 55 31 14 33 21 15 43 12 23
Если мы теперь заменим каждую цифру незнакомым символом, то получим закодированный шрифт, близкий к тому, который использовал Роджер Бэкон в одной из частей своего манускрипта. Однако нам еще остается узнать расположение букв в составленной им таблице и символы, которые соответствуют каждой из цифр.
— Это все, что вам удалось узнать?
— Нет, Ваше величество, мы также знаем, что длина слов в этом произведении короче, чем в большинстве древних или современных языков. Поэтому мы убеждены, что, принимая во внимание их присутствие в самых коротких словах, следующие символы:
соответствуют не одной, а двум буквам алфавита.
— Вы уже поняли, на каком языке был составлен манускрипт? Это английский, французский, латинский… если только не греческий или древнееврейский? Доктор Мирабилис владел всеми этими языками!
— Нет, мы только знаем, что произведение зашифровано на основе чередования трех языков.
— Почему вы так в этом уверены?
— Потому что ясно выделяются три различных грамматики. Все языки, которые мы знаем, подчиняются точным законам, которые управляют образованием множественного рода, изменяя, например, окончание слов, различают род или даже определяют положение буквы в слове или место слова в предложении. Так, в латинском языке буквы I, D, X могут быть связаны в некоторое значение, например, когда они образуют начало слова DIXIT,[14] но зато ни одно слово никогда не начинается с комбинации DXI. Таким образом, мы идентифицировали три разные системы правил, каждая из которых управляет языками, использованными в манускрипте. В первой системе, например, четыре символа:
никогда не заканчивают слово, тогда как во второй системе знаки:
никогда его не начинают. Наконец, в третьей системе сочетание этих двух букв:
допускается, тогда как это невозможно в первых двух системах.
— Очень хорошо, значит, мы продвигаемся вперед.
— К несчастью, нет, Ваше величество, так как если мы и установили строгую грамматику манускрипта, мы также пришли к выводу, что языки, использованные для его составления, были изменены перед кодированием. Автор систематически опускал одни буквы и в то же самое время добавлял другие.
— С какой целью?
— Уменьшая или увеличивая длину слов, Роджер Бэкон таким образом получил манускрипт, состоящий главным образом из слов по четыре или пять символов, что существенно усложняет распознавание нескольких языков. К тому же мы знаем, что этот автор иногда использовал пространство между двумя слогами, тогда как мы считаем их двумя отдельными словами.
— У вас еще есть надежда расшифровать книгу?
— Это удастся нам не раньше, чем мы сумеем распознать смысловые отрезки, а также элементы, которые находятся в тексте лишь для того, чтобы обозначить переход от одной системы кодирования к другой.
Однако Рудольф уже не вслушивался в то, что говорил ему старший алхимик, он едва улавливал звук его голоса. Волна отчаяния, которому он старался не поддаваться, только что с силой хлынула в самые глубины его существа. Он медленно поднялся с кресла и направился в свои покои. Немного погодя монарх лег на кровать. Слуги пришли потушить свечи, а он отдался мыслям, которые больше не мог подавлять. Из темноты постепенно выступил прямоугольник окна. Император увидел сияние звезд. Его взгляд надолго задержался на небесных светилах, затем, в тот момент, когда сон уже почти было сморил его, внезапная перемена настроения почти заставила его вскочить с кровати.
— Кеплер, — сказал он громко. — Иоганн Кеплер, он один может разгадать эту тайну!
Он тут же поднялся и прокричал приказания:
— Я покидаю Прагу. Пусть запрягут мою легкую карету! Я хочу как можно быстрее оказаться в астрономической обсерватории.
8
Вылезая из такси, которое доставило его в центр Флоренции, Томас Харви поднял глаза на апсиду[15] и колокольню базилики Санта-Мария Новелла. С низкого серого неба моросил мелкий дождь, каменные и мраморные плиты церкви блестели от влаги. Подняв воротник пальто, он посмотрел на часы. Полдень. Через час он встретится с Бартоломео делла Рокка.
«Как давно я не приезжал в Италию! — подумал он, шагая по улице Банчи. — Было лето. Одним июньским вечером я открывал для себя Флоренцию в боковом свете заходящего солнца. Мне было, наверное, лет девятнадцать». На мгновение он остановился перед своим отражением в витрине и задумался о долгой жизни, которую прожил. «Что стало с тем молодым Томасом Харви, который путешествовал по Европе?» — спросил он себя, поднимая глаза на купол собора Брунеллески. «Волосы поседели, а у меня по- прежнему нет ответов на вопросы, которые я перед собой ставил. Мир идей, похоже, украл у меня жизнь. А этот средневековый манускрипт, я верил, что однажды смогу расшифровать его… Прошли годы, а произведение упорно хранит свой секрет! Я, вероятно, умру, так и не сумев прочитать ни одну из этих страниц», — подумал он с горечью. Тем временем ноги привели его на Соборную площадь недалеко от Понте Веккио.[16] Там, повернувшись к аркам моста, он смотрел на грязное течение Арно[17] и снова думал о Маркусе Коллероне. «Может, он прав, — сказал себе профессор, — что прекратил гоняться за химерами знаний. Будучи самым блестящим
