— Тогда почему ты заставляешь меня?
— Потому что если ты не найдешь, чем заполнить эту дыру, Мак, найдет кто-нибудь другой. И если кто-нибудь другой ее заполнит, он завладеет тобой. Навечно. И ты никогда не вернешься.
— Ты странный человек.
— Вот как? — Он слабо улыбается. — Я уже человек? Я больше не зверь?
Только так я и называла его раньше: мой любовник, мой зверь.
Но теперь я нашла еще одно слово — «человек». Я смотрю на него. Его лицо словно мерцает и изменяется, и в какой-то миг кажется мне жутко знакомым, словно я знала его когда-то прежде, не здесь. Я касаюсь его, медленно провожу пальцами по высокомерным и прекрасным чертам. Он поворачивается к моей ладони, целует ее. Я вижу за ним какие-то очертания. Книги, и полки, и шкафы с безделушками.
Я ахаю.
Его руки сжимают мою талию, причиняя боль.
— Что? Что ты видела?
— Тебя. Книги. Много книг. Ты… я… знаю тебя. Ты… — Я замолкаю.
Вывеска, скрипящая на ветру. Янтарный свет канделябров. Камин. Дождь. Бесконечный дождь. Звенит колокольчик. Мне нравится этот звук.
Я трясу головой. Нет такого места, нет такого времени. Я еще сильнее трясу головой.
Он удивляет меня. Он не произносит слов, которых я не хочу слышать. Не кричит на меня, не называет Мак и не настаивает, чтобы я продолжала.
И даже, когда я открываю рот, чтобы снова заговорить, он целует меня. Крепко.
И затыкает мой рот своим языком.
Он целует меня до тех пор, пока я не забываю, как говорить и даже как дышать, до тех пор, пока мне не становится все равно, смогу ли я вообще дышать. До тех пор пока я не забываю, что он на миг показался мне не зверем, а человеком. До тех пор пока картинки, которые так беспокоят меня, не разлетаются пеплом от жара нашего желания.
Он относит меня на кровать и бросает на нее. Я чувствую злость в его теле, но не понимаю, почему он злится.
Я вытягиваюсь в струнку на гладком шелке, наслаждаясь его чудными прикосновениями и точно зная, что сейчас будет. Что он собирается со мной сделать. Что он заставит меня почувствовать.
Он глядит на меня.
— То, как ты на меня смотришь… Черт. Я понимаю, почему они это делают.
— Что делают? Кто?
— Фейри. Превращают женщину в
Мне не нравятся эти слова. Они меня пугают. Я — похоть. Он — мой мир. Я так ему и говорю.
Он смеется, и его глаза сияют, как ночное небо в россыпи мириад звезд.
— Кто я, Мак? — Он накрывает меня своим мощным гибким телом, переплетает пальцы с моими, заводит мои руки мне за голову.
— Ты мой мир.
— И чего ты от меня хочешь? Произнеси мое имя.
— Я хочу почувствовать тебя внутри, Иерихон. Сейчас.
У нас дикий секс, словно мы наказываем друг друга. Я чувствую, как что-то изменяется. Во мне. В нем. В этой комнате. Мне это не нравится. Я пытаюсь остановить это своим телом, вернуть все, как было. Я не смотрю на эту комнату, в которой мы существуем. Я не позволяю себе задумываться о том, что за этими стенами. Я здесь, и он здесь, большую часть времени, и этого достаточно.
Позже, когда я парю, словно воздушный шарик, в том чудесном сумеречном месте, из которого мы отправляемся в страну снов, я слышу, как он делает глубокий вдох, будто собираясь что-то сказать.
И выдыхает.
Ругается.
Снова делает вдох, но опять ничего не говорит.
Он ворчит и бьет кулаком подушку. Его раздирают противоречия, этого странного человека, он хочет говорить и одновременно не хочет этого.
Наконец он напряженно произносит:
— Что ты надела на школьный выпускной, Мак?
— Розовое платье, — бормочу я. — Тиффани купила такое же.
Я смеюсь. Этот звук издает кто-то другой, кого я не знаю. Молодой и беззаботный. Женщина, которая не знает боли, никогда ее не знала.
Он касается моего лица.
Что-то в его прикосновении изменилось. Он словно прощается со мной, в панике осознаю я. Но в сумерках моего сознания на горизонте уже показывается луна снов.
— Не бросай меня. — Я бью кулаками по простыне.
— Не брошу, Мак.
Я знаю, что уже сплю, потому что только во сне может существовать та глупость, которую он произнес:
— Это ты оставишь меня, девочка-радуга.
5
Мы снова танцуем под «Tubthumping». Он заставляет меня танцевать по комнате и напевать: «Меня сбили с ног, но я поднимаюсь снова. Тебе ни за что не удержать меня на коленях».
Он танцует со мной. Мы выкрикиваем слова песни. От вида этого мужчины, большого, сексуального, мощного — и, насколько знала какая-то часть меня, невероятно опасного и совершенно непредсказуемого, — танцующего и кричащего о том, что никто не собьет его с ног, во мне что-то сломалось.
Внезапно я засмеялась и никак не могла остановиться. Я смеялась так сильно, что с трудом могла вздохнуть.
— Никогда не думала, что ты можешь танцевать. Или веселиться, если уж на то пошло.
Он застыл.
— Мисс Лейн? — медленно произнес он.
— А? Кто она?
Он внимательно смотрит на меня.
— Кто я?
Я тоже смотрю на него, чувствуя опасность. Мне это не нравится. Я хочу танцевать и говорю ему об этом, но он выключает музыку.
— Что произошло на Хэллоуин, мисс Лейн? — спрашивает он, и у меня появляется странное чувство, словно он уже давно задает мне этот вопрос снова и снова, а я забываю об этом. Отказываюсь даже слышать его. И, возможно, точно так же отказывалась услышать десятки других вопросов.
Почему он называет меня новым именем? Я не она. Он повторяет вопрос. Хэллоуин. От этого слова у меня по спине бегут мурашки. Что-то темное пытается вынырнуть из моей памяти, выбраться на поверхность, которую я пыталась сохранить неподвижной и спокойной, для этого мне и был нужен секс, секс, секс. Внезапно я понимаю, что больше не смеюсь, что мое тело дрожит, а кости словно становятся мягче. Я падаю на колени.
Обхватываю голову руками и трясу ею.
Нет, нет, нет. Я не хочу знать!
Видения атаковали меня: толпа, кричащая, беспорядочная. Темные улицы, мокрые от дождя. Тени, хищно и жадно движущиеся в темноте. Красная «феррари». Разбитые стекла. Пожары. Люди, которых