Они были сегодня последними клиентами ресторанчика Морено. Огни были погашены, за исключением маленькой лампочки над их столиком. Японка мыла в кухне тарелки, напевая непонятную мелодию. Морено, надев очки, подсчитывал за стойкой выручку. По-прежнему был май и по-прежнему шел дождь. Время остановилось.
Так в кино, когда останавливается аппарат, герои 5* 67
фильма застывают в случайных позах, с улыбкой на лице, с незаконченным жестом руки. Венсан и Кэтрин молча смотрели друг на друга. В их власти было продлить или прекратить это окаменение. Всей их жизни не хватило бы, чтобы насмотреться друг на друга, надо было пользоваться каждой минутой.
– Теперь моя очередь, – сказала Кэтрин. – Китайский император хотел выдать замуж свою дочь. Он ее очень любил и поэтому позволил ей самой выбрать жениха. «Я выйду за того, кто принесет мне голубую розу», – сказала принцесса. Явился вельможа, который преподнес ей розу, вырезанную из сапфира лучшим ювелиром Китая. «Это не голубая роза», – сказала принцесса. Другой вельможа принес из своего сада розу, выкрашенную в голубой цвет лучшими из алхимиков. «Это не голубая роза», – сказала принцесса. Ей приносили десятки всевозможных роз. Розы из голубого бархата, из голубого камня тибетских гор, из голубого стекла – такие нежные, что их мог бы разбить даже самый слабый ветерок. Приносили их знатные люди. «Это не голубая роза», – говорила неизменно принцесса. Пришел дворцовый садовник. Он ежедневно проходил со своими ножницами под окнами принцессы. Ему было двадцать лет, и был он очень хорош собой. Он протянул ей полевую маргаритку. «Вот это голубая роза», – воскликнула китайская принцесса.
Закончив рассказ, Кэтрин посмотрела Венсану в глаза. Он молчал.
«Не следует поддаваться игре воображения, – думал Венсан, – еще есть время отступить. Любовь, о которой я ей говорил, можно еще предать забвению. Я могу выбросить эту женщину из моей жизни, я могу с ней распроститься, оставить ее здесь и пойти в кварталы „девочек“, где можно получить любовь за очень небольшую плату. Не потому, что мне этого хочется, а чтобы стать самому себе противным. Когда запутываешься – это один из выходов. Но нет, уже поздно. Кэтрин – тростинка, через которую я дышу. Голубая роза – это как голубой Дунай. Желтая река, полная песчаной мути, превращается влюбленными в голубую ленту. Кэтрин – тростинка, через которую я дышу. Кэтрин – голубая роза». Венсану вдруг захотелось напомнить ей, что в нем тоже сидит атомная болезнь. Но из осторожности он промолчал. Достаточно трагедии с Патрицией.
– Я хотела бы выйти, – сказала Кэтрин.
Дождь перестал, но улицы были еще мокрые. Они шли, держась за руки. Когда они попадали в лужу, они смеялись. Они встречали другие пары. В такой час никто не интересуется встречными. Вдоль стен слышался шепот, а выглянувшая из-за туч луна тускло освещала обнявшиеся тени.
Улица была узкая и извилистая Иногда желтый свет уличного фонаря освещал поворот. Из садов тянуло ароматом влажной листвы. Ни Венсан, ни Кэтрин не думали, чем это кончится. «Завтра» было где-то далеко, а эта ночь принадлежала им. «И если утро прозвучит, как удар гонга, мы встанем с усталой медлительностью боксеров перед боем. Кэтрин – мой мировой чемпионат…»
За поворотом улица расширилась. Вдоль улицы тянулась очень низкая стена ограды, за которой шумела бегущая вода и угадывался тенистый сад. Они бессознательно замедлили шаги. Так просто перешагнуть эту стену… Наверное, там тянутся глухие аллеи; по всей вероятности, это один из тех заброшенных садов, где все еще царил кажущийся порядок. Мох покрывает камни, полуразрушенные статуи отмечают перекрестки дорожек, в беспорядке растут цветы.
Стена обрывалась в том месте, где когда-то была калитка; там виднелись две колонны. Разрушенная крыша зияла, как пасть дракона. Перед реальностью желания голубая роза становилась далекой сказкой. Теперь надо было говорить уже не символами.
– Кэтрин, – сказал Венсан, – я не знаю, что со мной происходит. Я не сумасшедший, и если я часто думаю о любви, то это не значит, что я одержимый сексуалист. Простите, Кэтрин, мне эту грубость. Но вы меня потрясли. Никогда в жизни я не переживал ничего подобного. Вы очень хороши, но дело не только в этом. Я не лгу, когда говорю вам, что до нашего знакомства ничего подобного я не испытывал. Кэтрин, вы сама прелесть жизни.
– Венсан, – сказала Кэтрин, – я старше вас. У меня есть муж и двое детей. Все это существует, но сегодня вечером существуете только вы.
Их плечи касались друг друга, но между ними оставалась пустота. Сердца их захлестывались сложностью переживаний. Для Кэтрин с избытком хватило бы забот о Патриции. Почему же все бури обрушиваются одновременно?
«Ты дрожишь от страха за Патрицию, а этот юноша будит в тебе трепет любви. Да, Венсан – это моя туча, это мой дождь из пепла, второе солнце, новый восход. Моя вселенная рассыпается на кусочки. Сама я лечу куда-то, как падающая звезда… Патриция, Патриция, Патриция! Я сжигаю себя».
– Кэтрин, – говорит Венсан, – снова пошел дождь… Ваши губы свежи, как родник.
– Венсан, знаете ли вы, что я на девять лет старше вас и что никакие романтические сравнения ничего не могут в этом изменить?
– Вы – сама мудрость жизни. Хотите, чтобы я рассказал вам еще одну историю?
– Мы, кажется, похожи на Шехерезаду, которая отдаляла день смерти, рассказывая сказки.
– Какой смерти, Кэтрин?
Она затрепетала. Никогда она не чувствовала в себе столько жизни, как в этот вечер. И все же смерть пронизывала всю эту историю.
– Присядем на стену, и расскажите.
– Это из жизни небесных светил. Прядильщица, которую мы называем Вега, любит погонщика. Они знали друг друга на земле, они жили вместе, и то, что они стали звездами, ничего не изменило. Злые силы разъединили их Млечным путем. Они не могут его пересечь и смотрят друг на друга с разных берегов. И только один раз в году, единственный раз, ночью, прядильщица соединяется с погонщиком. Это бывает на седьмой день седьмого месяца. В этот день все птицы мира собираются вокруг Млечного пути. Крыло к крылу они образуют мост, по которому переходит прядильщица. Соединившиеся влюбленные придают небу ослепительный свет бриллиантов. Сегодня наша ночь, Кэтрин.
Позади ждал сад. «Это первый и последний раз, – думала она, – первая и последняя ночь. Я не хочу лгать, я не хочу двойной жизни, я не создана для тайной любви. Сейчас я переживаю прекрасный момент,
