Заимствовав сюжет у Овидия (из писателей античного мира имя Овидия чаще других встречается в произведениях Шекспира) и прочитав написанные Чосером легенды о «добрых женщинах», Шекспир создал вторую свою поему — «Лукреция» — и снова посвятил ее графу Саутгэмптону. Здесь молодой поэт нарисовал картину «ложной страсти», «гнусного очарования похоти». Древнеримский царь Тарквиний насилует целомудренную Лукрецию, которая, ужаснувшись своему позору, кончает жизнь самоубийством. Тарквиний подобен «хищному зверю, который не ведает благородной правды и повинуется лишь собственному гнусному желанию».
Сегодняшний читатель вряд ли увлечется этой поэмой: она растянута; утомительны те длинные монологи, которые произносят Лукреция и Тарквиний. Искусственной кажется и проявляющаяся порой вычурность языка: например, «в свою безвредную грудь она вонзает зловредный кинжал». И все же и здесь ощущается мощь шекспировской кисти. Мы уже чувствуем здесь будущего драматурга, гениального живописца многообразных человеческих характеров. В нерешительности Тарквиния перед совершением преступления, в его колебаниях, в его намерении убить одного из рабов Лукреции и свалить на него вину, в тягостном сознании совершенного преступления, когда он в ночном мраке крадется прочь, дрожа и обливаясь холодным потом, мы предугадываем одну из самых титанических из созданных Шекспиром фигур — образ Макбета (недаром сам Шекспир упоминает в «Макбете» имя Тарквиния). Мы ощущаем в ранней поэме Шекспира подлинное трагическое величие, например в описании ночи, когда «свинцовый сон борется с силой жизни и все отдыхает, бодрствуют лишь воры и озабоченные души». Глубокое негодование на царившие вокруг него ложь и несправедливость кипело в душе молодого поэта: «Бедняки, хромые, слепые тщетно ищут в жизни удачи, — читаем в «Лукреции», — умирает больной, пока спит врач; умирает с голоду сирота, пока обжирается угнетатель; пирует правосудие, пока плачет вдова». Разве не о том же думал Шекспир восемь лет спустя, когда в 1601 году писал свою величайшую трагедию «Гамлет»?
«Лукреция» была встречена знатоками литературы столь же благосклонно, как и «Венера и Адонис». «Если молодежь, — писал один из ученых мужей Кембриджского университета, Гэбриель Харвей, — наслаждается «Венерой и Адонисом», то люди более мудрые предпочитают «Лукрецию». Граф Саутгэмптон не мог не быть польщен тем, что две блестящие поэмы, о которых говорил литературный Лондон, были посвящены ему. Вильям Давенант рассказывал впоследствии, что Саутгэмптон подарил Шекспиру тысячу фунтов стерлингов (цифра эта, во всяком случае, во много раз преувеличена). В Лондоне шли разговоры о том, что между знатным вельможей и начинающим поэтом возникла дружба и что Шекспир посвятил Саутгэмптону несколько сонетов, в которых уговаривал молодого графа жениться и воссоздать себя в потомстве — подобно тому, как в его поэме Венера уговаривала Адониса. Судьба улыбалась Шекспиру. И что же? Не успела стихнуть эпидемия чумы, во время которой в Лондоне были запрещены театральные представления; не успели актеры снова выйти на подмостки, как Шекспир снова целиком отдался театру. И, не считая сонетов, которыми, как сообщает современник, он делился лишь с близкими друзьями, Шекспир с этого времени уже больше никогда не писал ничего, кроме пьес. А между тем только «чистая» поэзия сулила прочную славу. На писание пьес «знатоки изящного» смотрели свысока, как на «низкое» ремесло, хотя сами и ходили в театр. «Боже сохрани, — писал поэт Дэниель, — чтобы я грязнил бумагу продажными строками. О, нет, нет! — стих мой не уважает театра». Да и сам Шекспир в одном из своих сонетов (сто одиннадцатом) сетует на судьбу за то, что она заставила его работать в театре, ибо, по собственным его словам, это кладет позорное пятно на его имя. О том, как относились к театральным работникам в то время, свидетельствует хотя бы начало записки одного придворного другому придворному: «Я только что посылал за актерами, фокусниками и тому подобными тварями…»
А с другой стороны гремели проклятия пуритан, так яростно ненавидевших театр. В чем же заключалась «судьба» Шекспира? В необходимости заработка? Правда, хотя за пьесу платили автору очень мало (Шекспир, например, получил за «Гамлета» всего семь фунтов стерлингов), материальное существование Шекспира в конце концов сложилось благополучно благодаря тому, что он стал пайщиком театра. Но несомненно, что писание поэм, посвященных знатным господам, сулило неизмеримо большие выгоды. Тут были другие причины. И, во-первых, конечно, страстная любовь к театру, захватившая его даже, быть может, против его воли. А затем эта народная толпа, которая с трех сторон обступила подмостки сцены. В своих поэмах он беседовал со «знатоками изящного», в своих пьесах он обращался к народу. Современник Шекспира, писатель Лили, мечтал в предисловии к своему роману «Эвфуиз», чтобы этот роман хранился в шкатулке знатной дамы. Шекспир вынес свое творчество на суд широкого зрителя, ибо только так мог он говорить о тех больших вопросах, которые волновали его душу. Еще раз вспомним слова из «Лукреции»: «Бедняки, хромые, слепые тщетно ищут в жизни удачи… умирает с голоду сирота, пока обжирается угнетатель…»
В кружке графа Саутгэмптона появлялся иногда поэт и драматург Чепмэн, прославившийся своими переводами Гомера. Чепмэн мог рассказывать о том, что происходит в доме любимца королевы, мореплавателя, историка, поэта, философа сэра Уолтера Ролей. Это имя вряд ли здесь нравилось. Ролей в соискании милостей королевы был соперником графа Эссекса — друга и родственника графа Саутгэмптона. Но однажды Чепмэн таинственно сообщил, что Уолтер Ролей и его друзья задумали основать «школу ночи». При этих странных словах молодые люди сразу оживились и начали слушать с интересом, ибо все таинственное и фантастическое нравилось людям той эпохи. Чепмэн вещал, что «школа ночи» будет истинной академией. Пусть молодые люди отрекутся от жизни, пусть вознесутся умом к созерцанию «чистой и вечной истины», пусть вознесутся душой к нетленной красоте «чистого и вечного искусства».
И тут «оком души», как называет воображение Гамлет, мы видим скромного уроженца Стрэтфорда: сидя в своем углу, слушает он эти слова, и в глазах его блестит лукавый огонек… В следующем, 1594 году он написал комедию «Тщетные усилия любви», в начале которой несколько знатных молодых людей отрекаются от жизни во имя чистого знания и чистого искусства, а в конце все поголовно оказываются влюбленными в молодых и прекрасных женщин. Ибо Шекспир знал ту старую истину, которую народ выразил в пословице: «Гони природу в дверь, она влетит в окно». Нет, не по пути было Шекспиру с графом Саутгэмптоном и его друзьями!
Он, повидимому, стал все реже бывать в этом доме, где много узнал и на многое насмотрелся. Затем совсем прекратил посещения. И граф Саутгэмптон позабыл о Шекспире. В дошедших до нас письмах графа имя Шекспира не упоминается ни разу. И неудивительно: встреча со скромным начинающим поэтом и драматургом была для знатного вельможи лишь мимолетным впечатлением.
Но Шекспира обогатило соприкосновение с культурой изысканного Ренессанса. Этому соприкосновению, в частности, многим обязаны его сонеты, которые, как мы полагаем, он уже начал писать в те годы.
III. СОНЕТЫ
Сонет был введен в английскую поэзию в первой половине XVI века двумя подражателями Петрарки — Уайаттом (1503–1541) и Серреем (1516–1547). Но они лишь успели наметить путь, так как оба умерли в сравнительно молодые годы: Уайатт умер вскоре после того, как вышел из Тауера, где просидел в заключении пять лет; Серрей сложил голову на плахе. На настоящую высоту сонет на английском языке поднялся вместе с расцветом Ренессанса в Англии.
В девяностые годы XVI века сонет становится наиболее распространенной поэтической формой в Англии. Мы уже говорили о том, что за пять лет (1592–1597) было напечатано в Англии более двух с половиной тысяч сонетов; число же написанных за это время сонетов было, конечно, во много и много раз больше. Первое упоминание о сонетах Шекспира находим у писателя Мереса. В своей «Сокровищнице Паллады» (1598) он говорит о «сладостных сонетах Шекспира, известных в кругу его личных друзей». Сонеты Шекспира были напечатаны лишь в 1609 году.
Шекспироведами было потрачено немало усилий на то, чтобы объединить дошедшие до нас сто
