— ТАма-ка гУбокбЫло спроЁм…
— СЕйгод-то немА — вОна какО сушь…
— ДЕфки, водА-то зарубИла, нет?
— Луду-то водОй снЕло, не выгОливат…
— РЫба-то о сАму берЕжину мырИт.
— ВодА-то в рекИ ЭстольтЁпла!
— ПогОдьё-тостоИт… ЛОсо…
Для приезжего человека-«чужАнина» языкэтот непонятен и странен. И дело не только в том, что «гУбки» — это по-поморски «грибы», которые здесь не «собирают», а «ломАют», что слово «порАто» — означает «очень», а слово «дорОдно» — переводится как «достаточно», вопросительное «кОйдыссь похОдите?» — значит «какой дорогой пойдете?»… Дело не только в непонятных и чудных поморских словах, которых в помОрьской говОре «спроЁм». И не только в необычных для русского языка интонациях, из-за которых почти любое предложение у поморов напоминает вопросительное. И не в том, что предложения в говОре составлены отнюдь не по правилам литературного русского языка… Дело в том, что говОря — это самостоятельный древний язык, сформировавшийся на территории исторического Поморья, и сохранивший свои отличительные особенности до наших дней.
ГовОря — мой родной язык. На нем говорила моя бабушка Ульяна Максимовна Лемехова (в девичестве Шехурина) — коренная кулоянка. КулоЯна — жители древнего поморского села КУлой, которое стоит на реке с одноименным названием. По своей культуре и языку кулоЯна очень близки к пинежАнам, мезЕнам и лешукОнам это одно поморское племя, ведущее свое начало от легендарной «чуди заволоцькой». Память детства — самая прочная память. Я и сегодня, много лет спустя, слышу, как бабушка отчитывает меня, своего четырехлетнего внука, за порванную в драке с братом новую рубашку, и как я пытаюсь оправдаться за свой проступок:
— ВАнцинко. лЕшшой, поштОутярубАха-торОзна?! — возмущается бабушка.
— Дак, бАушко, не порАто рОзна, бывАт? — неуверенно возражаю я.
— КакОж не порАто! Элако обремкАлссе, ремкИ-то вЕснут, легАюцце!
— А мне дак дородно кажЕт…
— КакОждорОдно! ИстовЁнно полОхоло!
Впрочем, никакого наказанья для «обремкАвшегося полОхола» за этим не следует, и уже через какое-то время мы с братом мирно сидим за столом у закипевшего самовара, уплетая за обе щеки пироги «с ягодАма» и горячие бабушкины шаньги. «Иссь шАньги», отламывая кусочки и окуная их в глиняную овальную плошку «лАтку» с горячим топленым маслом (это называлось шАньгиволОшить), было увлекательным занятием, особенно зимними вечерами, сидя у теплой печки-«голАнки». Вечернее чаепитие и поедание шанегназывалось «пАужной»:
— РобЯты, шАнешки-то в мАслице волОшьте — дакскуснЕ Истито, — советует нам бабушка. А напоследок, убедившись, что мы уже наелись, она неизменно вопрошает:
— Нать, бывАт, ишшА калИтку-то на верьхосЫтку?
Но, разумеется, после такой «наЕды» «никакАверьхосЫтка» уже не вмещается в набитые до отвала желудки «робЯт». После сытной «пАужны» самое лучшее — это «повалИцце спать» на широкой кровати и, засыпая слушать, как «тОркат в окна» и шуршит за стеной снежная вьюга «хИвус»…
О словаре
«Зачем нам сегодня нужен «Краткий словарь поморского языка» — разве мало издано и издается диалектических словарей, написанных учеными? Есть ведь оригинальный «Поморский словарь»
К. П. Гемп, словарь «Живая речь Кольских поморов» И.С. Меркурьева, издается прекрасный многотомный «Архангельский областной словарь» О, Г. Гецовой — разве этого недостаточно?»
Такие вопросы мне задавали не раз, но я неизменно отвечал, что «Краткий словарь поморского языка» вовсе не повторяет другие словари, у него другое предназначение, иная концепция и философия. Его основное отличие в том, что это не академическое издание, и в его составлении участвуют не ученые, а сами коренные жители Поморья, увлеченные родной говОрей. Такого словаря еще не было. Двадцать лет назад я и не думал, что мои разрозненные записи когда-то станут основой для словаря. Это было время, когда стремительно таяло последнее поколение стариков, родившихся до революции — тех «истовЁнно» поморских стариков, которые знали и помнили очень много, но некому было записать их знания и сохранить их язык. Молодежь, хотя и понимала еще своих стариков, но сама, в основном, разговаривала уже на другом языке. Вместе со старыми словами исчезала память народа. ГовОря поморов напрямую связана с их бытом, который увы, исчезает. Многие ли знают, что еще недавно молоко в Поморье продавали в «полагУшках», каждая из которых вмещала по 12 стаканов молока? А знаем ли мы про то, что «свЕжим» в Поморье, в том числе на городском рынке в Архангельске называлось… скисшее молоко? А нескисшее молоко поморы называли «прЕсным»? И совсем еще недавно можно было услышать такую фразу: «Ой, дЕфка, молокО-тоу тя свежО, сквАсилаветь молокО-то!». А разве кто-то вспомнит в наши дни, что поморы, не имея спичек, переносили живой огонь на достаточно большие расстояния с помощью сушеного древесного гриба «пАкулы»? И уже мало кто помнит сегодня такие бытовые мелочи, как повсеместная привычка многих поколений поморов жевать лиственничную смолу — «лисвЯжну сЕрку». Эта «сЕрка» веками спасала поморских промышленников от цинги, и обеспечивала уход за зубами не хуже современных жевательных резинок. А кто сегодня вспомнит, что совсем еще недавно поморы называли «ухОй» любой бульон, в том числе мясной? А ведь во многом из таких бытовых мелочей и состоит самобытная культура нашего поморского народа.
В основном хранителями поморских традиций и языка были пожилые женщины (согласно статистике, только один из десяти жителей поморской деревни вернулся с фронтов второй мировой войны, поэтому мужская линия поморской традиции была почти прервана. Да и в целом XX век был катастрофичным для поморской культуры). Но даже то, что помнили пожилые поморы, казалось, никому не было нужно. По молодости лет я думал, что никто, кроме меня, не понимает и не ощущает этой потери… Но, слава Богу, я ошибался. У меня нашлись единомышленники — простые люди, мои земляки, которые по зову души собирали и собирают нашу общую историческую память, составляют собственные словари и архивы. Они увлечены своим делом, даже несмотря на то, что, по мнению некоторых ученых, собранное ими либо не имеет научной ценности, либо не вписывается в официальную концепцию о языке и культуре. И потому безжалостно выбрасывается на свалку истории, как ненужный хлам, состоящий из пережитков прошлого. Впрочем, такое отношение к поморской народной памяти, граничащее с полным непониманием истинной культуры поморов, отмечал еще в прошлом веке поморский писатель Борис Шергин. В частности, он дал очень нелестную оценку знаменитой этнографической экспедиции губернатора А. П. Энгельгардта по Архангельской губернии. Поморы, сопровождавшие Энгельгардта в этнографической экспедиции, пытались показать и рассказать ему как можно больше из своей традиционной культуры. Однако, ровным счетом ничего из этих сведений не попало в его отчет. Приезжий губернатор не увидел в поморах самобытного народа — для него это были просто не совсем обычные мужики, которые почему-то назывались поморами. Любопытно, что восторженные отзывы губернатора-этнографа о поморах не вызвали у самих поморов ничего, кроме досады — не этого ждали и ждут поморы от российских властей. Но винить чужих людей втом, что они не понимают и не ценят нашу поморскую традицию было бы неправильно. В конце концов, каждый коренной народ сам обязан беречь свою культуру. Поэтому со своими единомышленниками в 1987 году мы создали организацию — Национальный культурный центр «Поморское Возрождение», которая объединила земляков-поморов, увлеченных свой родной культурой. Составлением своего словаря занялись сами поморы. Пускай этот словарь отражает другой, отличный от официального, взгляд на языковую культуру Поморья. Но это взгляд самих поморов… Чем же нас не устраивают изданные ранее словари? Наверное, тем, что академические диалектические словари написаны почти исключительно с теоретическими, научными
