– Мама, не волнуйся. Все будет хорошо. Он еще когда-нибудь вспомнит, что сам виноват в том, что я так рано покинула ваш дом. Отец, я ухожу. Пропусти меня!
– Только через мой труп, – прорычал тот.
– Ну, если понадобится…
Паксенаррион метнулась в комнату. Отец бросился вслед за ней. Прежде чем рука девушки дотянулась до рукоятки старого меча Канаса, ремень, свистнув в воздухе, хлестнул ее по спине. Но боль уже не могла остановить взбунтовавшуюся Паксенаррион. Угрожая мечом, она развернулась лицом к отцу. Дортан отступил на пару шагов. Воспользовавшись замешательством отца, Паксенаррион выскочила из комнаты, сбежала по лестнице и вылетела во двор. За ее спиной неслись яростные крики Дортана, удивленные возгласы братьев, все еще работавших в сараях и на скотном дворе. У пограничного камня отцовских владений она остановилась и воткнула меч в землю.
– Не хочу, чтобы потом говорили, будто я украла у него этот клинок, – пробормотала девушка.
Затем она бросила последний взгляд на родной дом. В темноте ярким пятном выделялась открытая входная дверь. Взволнованно мечущиеся тени то и дело пересекали полоску света. Время от времени кто-то звал ее по имени, а затем грозный окрик Дортана загнал всю семью в дом, и дверь захлопнулась. Паксенаррион вполне отчетливо представила, как отец с яростью задвигает тяжелые засовы, словно раз и навсегда отлучая дочь от семьи. Девушка вздрогнула, но взяла себя в руки и во весь голос отчетливо произнесла:
– Ну что ж, именно этого я и хотела. А теперь посмотрим, что из этого выйдет.
Всю ночь она, не останавливаясь, шла к селу Три Пихты, вспоминая, что рассказывал ей двоюродный брат о вербовочных пунктах, о сержантах, о тренировках и муштре новобранцев. Мысли об этом и предчувствие приключений согревали ее холодной ночью. Еще до рассвета Паксенаррион вошла в Три Пихты. На улицах не было ни души. Дым поднимался лишь над трубой деревенской пекарни, но запаха хлеба еще не чувствовалось. Не обнаружив никого ни на рыночной площади, ни в общественном амбаре, служившем обычно казармой для проходящих через деревню войск, девушка поняла, что опоздала: принятых на службу новобранцев уже увели в другое место.
Напившись из деревенского колодца, Паксенаррион столь же резво направилась по широкой укатанной дороге, ведущей к Скалистому Форту. По крайней мере так говорил ей брат, сама она никогда не была дальше, чем в Трех Пихтах.
Уже ближе к полудню она наконец вошла в Скалистый Форт. Лившиеся отовсюду ароматы готовящейся еды напомнили ей о том, что со вчерашнего вечера во рту у нее не было ни крошки. Пробравшись через, как ей показалось, огромную толпу, Паксенаррион оказалась на рыночной площади, где ей в глаза бросилась знакомая по описаниям палатка из темно-бордового шелка с белой отделкой, натянутая на воткнутые в землю копья. У входа Паксенаррион перевела дух и осмотрелась. Рядом с палаткой дежурили двое часовых – в доспехах, шлемах и с мечами, а внутри находился стол с двумя табуретками, на одной из которых сидел за столом человек в форме. Сделав глубокий вдох, девушка направилась к входу.
К ее удивлению, стражники не обратили на нее никакого внимания. Зато от нее не ускользнуло, что она оказалась ростом выше обоих. Человек за столом – седой, коротко остриженный, с аккуратно расчесанными усами – посмотрел на девушку карими глазами, в которых плясали теплые золотистые искорки.
– Это вербовочный пункт отряда герцога Пелана, – сказал он, встретив ее вопросительный взгляд. – Ты кого-нибудь ищешь?
– Нет. То есть – да. Я имела в виду… в общем… я ищу вас. В смысле – вербовочный пункт.
От смущения Паксенаррион густо покраснела.
– Ты? – Удивленно взглянув ей в лицо, человек затем деловито осмотрел ее целиком. – Если я правильно тебя понял, ты хочешь вступить в герцогскую роту?
– Да. Мой двоюродный брат… он говорил, что в такие отряды женщин тоже берут.
– Брать-то берут, да не многие идут. Ну прежде чем говорить о чем-то, давай ответим на несколько вопросов. Итак, чтобы быть зачисленной на службу, ты должна быть не младше восемнадцати зим от роду, здоровой, без физических недостатков, достаточно высокой – впрочем, с этим, как я вижу, у тебя проблем нет – и не слишком тупой. Если ты пьяница, лгунья, воровка или поклоняешься дьяволу – ты будешь выгнана со службы и наказана по закону. Тебе надлежит подписать соглашение на два года службы, не считая первоначального обучения, которое обычно занимает от четырех месяцев до полугода. За эти месяцы жалованье не начисляется, но ты получаешь место для проживания, питание, снаряжение. Рядовым в отряде платят немного, но каждый получает долю при дележе добычи. Все ясно?
– Да, – выдохнула Паксенаррион. – Абсолютно ясно. Итак: мне уже есть восемнадцать, и я никогда не болела. Я работала у отца: пасла овец в болотах и на холмах. Поднять я могу столько же, сколько и мой брат Седмен, а он на год старше меня.
– Ну-ну. А что твои родители думают по поводу твоего решения?
Паксенаррион вновь покраснела:
– Э-э, если честно, мой… мой отец не знает, где я. Я… это… убежала.
– Он хотел тебя замуж выдать, – весело подмигнул ей собеседник.
– Да, за фермера-свинопаса.
– А ты за кого хотела?
– Ни за кого! Я… я вообще замуж не хочу. Я буду воином, как мой двоюродный брат Джорнот. Мне всегда нравилось охотиться, бороться и проводить время вне дома.
– Понятно. А ну-ка садись. – Он указал ей на табурет, а сам, развернувшись, достал откуда-то из-за стола книгу в коричневом кожаном переплете и положил ее на стол. – Протяни руки вперед. Так, поверни. Я хочу удостовериться, что на них нет следов тюремных цепей. Достаточно. А теперь – ты сказала, что любишь бороться. На руках пробовала?
– Конечно. И дома, и пару раз на рынке.
– Хорошо. Давай попробуем. Проверим твою силу.
