множество гобеленов с изображением охотничьих и батальных сцен; тонкую ручную работу позволяли рассмотреть факелы и свечи, расставленные повсюду и создающие эффект расширяющегося пространства.
Широкие дубовые столы были застланы хрустящими полотняными скатертями, хвойные лапы и ветви падуба и омелы,[2] закапанные свечным воском, струили тонкий аромат, который смешивался со смолистым духом пылающих факелов и пряными запахами душистых трав, щедрой рукой разбросанных по камышовым циновкам. Пушистые хвойные лапы вперемешку с вьющимся плющом свисали с многочисленных крюков, вбитых в стены, украшали подоконники высоких узких окон с плотными занавесями, защищающими гостей от пронизывающего зимнего ветра.
В главном дворцовом зале сэра Уилфрида имелось небольшое возвышение – своеобразные подмостки, предназначенные для менестрелей и огороженные невысокими перилами, и Майлс заметил, что музыканты уже рассаживаются и начинают настраивать свои инструменты. Всего их было четверо: один – арфист – тихонько трогал струны, второй пристраивал на коленях маленький барабан для отбивания ритма, третий уже занес смычок над альтом, последний держал в руках тростниковую свирель.
Майлс не был первым, кто спустился в трапезный зал. Кое-кто из приглашенных уже неспешно передвигался вокруг столов – негромко переговариваясь, гости терпеливо ожидали появления сеньора. В дальнем конце зала Майлс увидел группу оживленно беседующих молодых вельмож; чуть ближе, приветливо улыбаясь ему, стояли леди Алиция Дерозье и леди Елизавета Коутон.
Но где же леди Жизель? Не мешало бы ей посмотреть, как реагируют на него красивые молодые дворянки, как одаривают его своим благосклонным вниманием. Жаль также, что его отца и братьев здесь нет – может, перестали бы наконец относиться к нему с пренебрежением и оценили бы его по заслугам.
Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Совсем скоро, когда он породнится с сэром Уилфридом, взяв в жены его единственную племянницу, они будут вынуждены признать, что он – достойный член их семьи.
Майлс подумал о двенадцати подарках, которые привез для своей суженой, – по одному на каждый день торжественных празднеств, от Рождества до Крещения. Если принять во внимание ценность подарков, девица наверняка примет их с радостью и отдаст должное благородству и щедрости будущего супруга, что заставит юную леди попридержать свой острый язычок, склонный к язвительным замечаниям.
Удовлетворенный собственными умозаключениями, Майлс стал медленным шагом прогуливаться по залу, втягивая носом ароматы, плывшие из коридора, который вел в кухню. Сэру Уилфриду повезло, что у него такой исполнительный сенешаль: ему удалось ничего не упустить из виду и отлично подготовить все к торжествам. А может, в жизни сэра Уилфрида появилась некая дама, проследившая и за сенешалем, и за слугами со свойственными женщинам тонкостью и интуицией? – подумал Майлс.
А если и так, что в том дурного? Жены у сэра Уилфрида нет, а что за жизнь без женской ласки? Скучная и одинокая…
Великий Боже! Что навело его на подобные мысли? Сам Майлс никогда не ощущал недостатка в женском внимании и, помани только пальцем, имел бы возле себя самых прекрасных представительниц слабого пола. И ни за что не стал бы связывать себя брачными узами, если бы не власть и деньги – и то, и другое давал союз с племянницей сэра Уилфрида.
Припомнив гибкую фигурку Жизель, Майлс с довольным видом улыбнулся: пожалуй, в будущем супружестве ему предстоит насладиться и кое-чем другим.
А тем временем Жизель сидела в своих уютных покоях, расположенных в одной из башен, и предавалась куда менее благостным мыслям. Девушку занимало, получится ли говядина с аппетитной корочкой, но вместе с тем сочной, не пережарят ли куски свинины, будет ли рыба достаточно нежной, удастся ли Жюстину приготовить несколько видов сложных соусов и подать их к столу должным образом, хватит ли у них хлеба и соли и что делать, если запасы провизии начнут истощаться. И лишь в самую последнюю очередь Жизель подумала о том, достаточно ли привлекательно она выглядит, и бросила взгляд на свое отражение.
Впрочем, для нее действительно важнее всего была сегодняшняя трапеза – ведь от того, как пройдет святочный ужин и будут ли удовлетворены многочисленные гости, зависит ее будущее. А внешность – только необходимое приложение ко всему остальному и должна соответствовать торжеству.
Так размышляла Жизель, уверяя себя, что комплименты сэра Майлса и его восторженные взгляды были не совсем искренними. – Мэри, как ты находишь мою прическу? – нахмурившись, спросила она свою горничную.
От неожиданности та опешила. Еще ни разу со дня возвращения ранней осенью госпожа не интересовалась ее мнением о своих нарядах, украшениях – да и вообще ни о чем таком!
– О, по-моему, прическа очень вам к лицу, миледи! – воскликнула девушка.
Задумчиво закусив губу, Жизель скептически осмотрела изысканный головной убор пурпурного бархата, насыщенным цветом напоминающий ягоды падуба и расшитый зелеными и золотыми нитями.
– А как ты считаешь, это мне идет? – допытывалась она, примеряя убор и всматриваясь в свое отражение; длинные волосы ее были заплетены в две толстых косы, перехваченные темно-красными лентами в тон убору.
– Конечно, миледи, он очень красив и прекрасно смотрится с вашим нарядом, – заверила ее горничная.
Это соответствовало истине: пурпурного цвета платье, напоминавшее римскую тогу, было тоже сшито из дорогого бархата, а сквозь низко вырезанный лиф виднелась тончайшая золотистая сорочка.
– Скажи, Мэри, не смотрится ли мой убор слишком вызывающе? Я вовсе не хочу, чтобы гости пялили на меня глаза.
– О нет, миледи, едва ли они станут приглядываться к вашему наряду, – отозвалась прислуга.
Жизель ожидала услышать несколько иной ответ.
– Вот что, – решительно заявила она наконец, – надену-ка я шаль, так будет гораздо лучше. – Сняв убор, она накинула на голову шелковую золотистую шаль, почти полностью скрывшую косы, а сверху водрузила пурпурный убор. – Что ж, вот так совсем неплохо.
– Не имеет значения, во что вы облачитесь, миледи. Что бы ни надели, вы все равно будете самой прекрасной дамой на празднике, – заметила горничная и озорно подмигнула. – Я уверена, что сэр Майлс не спустит с вас глаз!
– Оставим это, – резко оборвала ее Жизель и направилась к двери, стараясь не думать, кто там не будет спускать с нее глаз. – Схожу-ка я посмотрю, все ли готово для трапезы. Жюстин сегодня волновался, достаточно ли наш поставщик прислал соли. Если недостаточно, мне придется выйти за него замуж.
Жизель торопливо вышла из комнаты, оставив служанку в полном недоумении.
– Она должна выйти за поставщика соли? – пробормотала служанка вслух, рассеянно поднимая с полу отвергнутые госпожой ленты, шали и головные уборы, которые Жизель разбросала, выбирая наряд по душе. – А мне казалось, что она обручена с сэром Майлсом…
Мысленно представив себе дряхлого морщинистого старичка, поставлявшего соль ко двору Уотертонов, Мэри прыснула со смеху. Хвала Всевышнему, подумала она, приступая к уборке комнаты, я не знатная госпожа и на моих плечах не лежит столько забот, особенно на Рождество!
Жизель смутно сознавала, что сэр Майлс, сидящий подле нее, говорит о чем- то забавном, поскольку в ответ на его добродушные шутки то и дело раздавался смех ее дяди. Однако внимание девушки отвлекали менестрели на подмостках. К великому ее огорчению, альтист слишком невоздержанно воздавал должное вину, и теперь его смычок то и дело выпадал из непослушных пальцев. Да и сам музыкант, как заметила Жизель, опасно кренится вперед и вот-вот рухнет через оградительные перила.
Жизель нахмурилась. Может, дать знак сенешалю, что пора заменить напившегося альтиста? – подумала она. Только как сделать это, не вызвав всеобщего внимания?
Следовало заняться менестрелями раньше, отругала она себя. Так бы и произошло, не увлекись она смешным зрелищем – как леди Алиция строит глазки сэру Майлсу. Леди Елизавета тоже с подозрительной частотой обращала свой взор в сторону стоящего на возвышении стола.
Не то чтобы Жизель волновал повышенный интерес, проявляемый женщинами к сэру Майлсу Бакстону,
