выскакивающие из печки пунцовые угли и бросал их обратно в топку.
Варя с грустью посмотрела на ребят. Сегодняшнее утро на площади, казалось, пригнуло их к земле, состарило на много лет.
— Шли бы вы по домам, уже поздно, — посоветовала Варя. После ареста Клавы она как-то само собой стала у ребят за старшую. С ней советовались, делились мыслями, планами, высказывали свои сомнения и тревоги.
— Скоро уйдём, — отозвался Ваня. — Только сначала поговорить надо. — И он кинул сердитый взгляд на Федю. — О нём вот.
— Верно, надо поговорить! — подхватил Дима. — Ты, Варя, только подумай. Этот герой совсем голову потерял. Подговорил мальчишек и решил с ними пробраться ночью на площадь и снять Клаву с виселицы. Сегодня он даже в разведку отправился. Мы с Ваней еле утащили его с площади.
— А что ж, по-вашему, Клава трое суток на площади будет висеть, а мы терпи? — Федя судорожно вскинул голову, лицо его перекосилось от боли. — Какого человека потеряли! Какого человека! Нет, нам не простят этого! Никогда не простят!
Дима и Ваня опустили головы. О чём теперь говорить? Разве же они все эти недели не бредили планами, как бы только вырвать Клаву из тюрьмы? Тут было и вооружённое нападение, и подкуп часовых, и подкоп под тюремные стены. Но Клава же сама запретила им даже думать об этом. Варя опустилась рядом с Сушковым, тронула его за руку.
— Не надо, Федя, возьми себя в руки. Нам всем тяжко. Второй Клавы мы больше не найдём. Но война есть война. Когда гибнет один, десять других не лезут очертя голову под пули. Помни, что требовала от нас Клава: «Не будьте мальчишками, не лезьте на рожон. Затаитесь пока, притихните, сохраните себя. Вы ещё будете нужны». И мы, Федя, будем нужны! Вот увидишь!
Варя выглянула в сени, прислушалась и кивнула ребятам.
— Теперь идите!
Юноши поднялись. Федя сунул руку за пазуху и достал три бязевых лоскута. На каждом из них чёрной тушью было написано:
«Так будет с каждым, кто помогает бандитам!»
Варя покачала головой: она сама видела, как немцы после казни прикрепляли эти лоскуты к груди каждого повешенного.
— Уже успели снять? Когда? С кем?
— С Петькой работали… Сегодня вечером, — признался Федя. — Можете сжечь. Вместо них мы другие лоскутки повесили.
— А что написали? — спросил Дима.
— Да так, коротенько… Клашины слова: «Красная Армия придёт! Победа будет за нами!»
Дима и Ваня Архипов, не скрывая восхищения, посмотрели на приятеля и, подержав в руках бязевые лоскуты, бросили их в печку.
— Но к виселице больше не ходи, запрещаю! — строго сказала Варя Сушкову.
На следующий день она повидалась с Самариной и попросила её сходить в канцелярию тюрьмы, чтобы получить разрешение похоронить Клаву.
Мария Степановна согласилась.
«Сумели повесить, сумеем и похоронить», — цинично ответили ей в канцелярии, и она вернулась ни с чем.
Но когда тюремное начальство узнало, что ночью неизвестно кем на трупах казнённых были повешены новые лоскуты с новыми надписями, оно разрешило родственникам снять трупы и похоронить по собственному усмотрению.
На третьи сутки Шошина доставили в покойницкую, а Аню Костину родственники увезли в деревню.
Снять Клаву с виселицы и привезти на санках домой вызвались Федя, Дима и другие ребята.
— Ни в коем случае, — решительно запротестовала Варя. — Вы видели, что на площади всё время дежурят полицаи? А сегодня утром у дома Назаровых тоже поставили полицейского. Возможно, что за домом уже следят переодетые шпики. Думаете, это случайно? Немцы, как видно, и похороны решили использовать для того, чтобы выследить подпольщиков.
— Так что же нам теперь? — возмутился Федя. — И в похоронах не участвовать?
— Нет, Клаву хоронить мы будем. Но надо делать это незаметно, не бросаться немцам в глаза. Главное, чтобы собрать на похороны побольше народу — молодёжи, женщин, ребятишек. Пусть будет массовое шествие по городу.
В этот же день Варя сходила к своему дальнему родственнику, старику возчику, и тот привёз Клаву на дровнях домой.
Комсомольцы, подчиняясь приказу Вари, в квартире Назаровых не показывались. Но дел у них хватало. Они обошли почти весь город и оповестили жителей о похоронах Клавы. Сколотили гроб, из брусничника и еловых веток сплели десятки венков и всё это переправили в дом Назаровых. На кладбище вырыли могилу.
Наступил день похорон. Сотни людей вышли проводить Клаву Назарову в последний путь.
Соседки вели под руки Евдокию Фёдоровну. Ребятишки, с недетской печалью на лицах, несли перед гробом зелёные венки. Петька Свищёв почему-то держал в руке помятый пионерский горн.
А люди всё прибывали. Они шли из-за моста, с верхних улиц и, суровые, сосредоточенные, вливались в общий поток.
Замешавшись в толпе, шагали вместе со всеми и комсомольцы.
На углах стояли какие-то люди в штатском и фотографировали идущих за гробом.
Похоронная процессия прошла по Набережной улице, пересекла Базарную площадь, потом миновала тихую Школьную улицу и приблизилась к городскому кладбищу.
Скупо светило зимнее солнце. Деревья стояли седые и пушистые от инея. Под ногами сотен людей жёстко скрипел сухой снег.
Могила была вырыта под старым развесистым клёном.
Евдокия Фёдоровна в последний раз припала к груди дочери.
— Спи спокойно, хорошая ты душа… живой огонёк наш, — громким шёпотом произнесла пожилая незнакомая женщина, склонясь перед гробом в низком поясном поклоне.
И в ту же минуту откуда-то из середины толпы вырвался яростный, громкий девичий голос:
— Прощай, Клаша! Наши за тебя отомстят!..
Комсомольцы, отыскав друг друга глазами, переглянулись.
Федя осторожно пробрался к Варе Филатовой, по самые глаза завязанной старушечьим платком.
— Ну, разреши! Хотя бы несколько слов! — умоляюще шепнул он. — Какого человека-то хороним…
— Нельзя, Федя! — Варя с силой сжала ему руку. — Надо думать о завтра. А здесь полно переодетых полицаев. Да, кстати. Кто это крикнул сейчас?
— Кажется, Шурка Бобылёва. Знаешь, что в комендатуре работает…
— Надо её запомнить.
Гроб медленно опустили в могилу. О деревянную крышку застучали рыжие, промёрзлые комья земли.
Заголосили старухи, молча заплакали женщины, девчата. Мальчишки вслед за взрослыми с угрюмой сосредоточенностью, словно боевые пращи, брали комья мёрзлой земли и кидали их в могилу.
И вдруг острый, пронзительный звук повис над кладбищем — это Петька Свищёв поднёс к губам старый пионерский горн и выдул зовущую, хватающую за душу ноту, будто хотел всем напомнить, как честно и храбро прожила свою жизнь старшая вожатая Клава Назарова.
Мы живём
