Нить разговора уже давно была в руках у моей половины. Казалось, будто она знает хозяев много лет, чуть не с детства.

— Тетушка Икбол двадцать лет проработала в швейной артели. А дядюшка Ахрор родом из Исфары. А дедушка Зиё получает от колхоза пенсию, — бойко сыпала она. За несколько минут успела выложить биографию каждого из стариков.

Не успели выпить и чайник чаю, как я уже знал, что дедушка Зиё и дядюшка Ахрор с женой, хотя и живут почти одним домом, даже не родственники. Дедушка Зиё из ферганских узбеков. Жена его умерла давно, когда он еще работал в одном из пархарских колхозов. Его отец закрыл глаза уже в этом доме, вскоре после войны. У него один сын — геолог, восемь месяцев в году бродит по горам и ущельям.

У дядюшки Ахрора и тетушки Икбол тоже был сын, он погиб на войне. Четырежды он был ранен, но каждый раз возвращался в строй. Осенью сорок четвертого получил орден и месячный отпуск. Три недели провел дома с родителями и молодой женой, потом снова уехал на фронт и писал письма до самого конца войны. А на второй день после победы — подумать только, какое несчастье! — на второй день после окончания войны погиб. Вскоре от тяжкого недуга умерла невестка, оставив грудного ребенка. Шестнадцатилетняя Заррина, эта милая девушка с не по-детски грустными глазами, единственное, что осталось от них на земле.

Во время этого несколько неуместного, как мне показалось, рассказа Ойши тетушка Икбол перестала крошить в ширчай лепешки и сидела, низко опустив голову. Потом поднялась и пошла к очагу, вытирая глаза уголком платка.

Дядюшка Ахрор тоже перестал есть и сидел молча, уставившись куда-то в одну точку. Наступило тяжелое молчание. Я укоризненно посмотрел на Ойшу, но она взглядом дала мне понять, что не сделала ничего предосудительного.

Наконец, кашлянув, дядюшка Ахрор проглотил оставшийся в пиале ширчай и повернулся ко мне:

— Невестушка[1] рассказывала, будто вы, муаллим,[2] статьи в газеты пишете. Дело хорошее. И подписываетесь «Юсуф Вафо». Я читал ваши статьи. Помню, вы о каком-то киномеханике писали. Молодец, сынок.

От похвалы я вспыхнул, как молодая девушка.

— Да так, балуюсь понемногу, — пробормотал я. — Ничего, конечно, стоящего, но ведь, как говорится, от безделья и тыкву сажать — дело…

— Ну, ну, сынок, скромность, конечно, вещь хорошая. Но писать в газеты — дело серьезное, и говорить об этом надо с уважением. Похвалить человека рабочего, совестливого, или, скажем, вывести на чистую воду какого-нибудь пустобреха — дело нужное и очень полезное.

В это время проснулся наш сын и заплакал. Ойша побежала в комнату. Без нее сразу стало тихо. Все молчали, и я смог без помех осмотреть двор.

Все здесь радовало сердце.

Вдоль дома и айванов[3] шли стройные ряды подпорок для виноградных лоз, большая часть двора и сада была превращена в огород, а вокруг разбит цветник. Пышные кусты роз, олеандров, пестрые однолетние растения, особенно алые канны, гвоздика, гладиолусы ошеломляли щедрым цветением.

Тяжелые грозди винограда для защиты от воробьев и ос были завернуты в бумажные пакеты. Повсюду: на винограднике, перекрытиях айвана — висели клетки с перепелками и куропатками. Пленницы не пели, а только изредка ударяли клювом по стенкам, глухо хлопали крыльями да со скуки прыгали, тихонько раскачивая клетки.

«Чудные все-таки эти старики, — недовольно подумал я, — держат в клетках несчастных птиц и радуются».

Завтрак кончился. Дядюшка Ахрор пошел на работу на хлопковый пункт.

— Милый, отнеси-ка сегодня сына в ясли. Да поскорей, а то воспитательница и так меня пилит, что мы вечно опаздываем, — распорядилась Ойша, поцеловала меня и отправилась к себе в аптеку.

Дедушка Зиё взял маленький кетмень, у которого от частого употребления лезвие стерлось и стало похоже на ущербную луну, и пошел копать картошку.

Тетушка Икбол постелила на суфе одеяла, нацепила на кончик носа очки, укрепив их за ушами веревочками, и занялась шитьем.

— У нас скоро гости будут, — сказала она, заметив, что я наблюдаю за ней, — вот и надо обновить одеяла.

«Интересно, что это старики праздновать собираются? — подумал я. — Детей у них нет, чтобы справлять свадьбу. Заррина еще молода…» Но тут я вспомнил наказ моей благоверной и заторопился в ясли.

В школе полным ходом шла подготовка к новому учебном году. Ремонт еще не кончился, а людей всюду масса. Всем чего-то надо, все куда-то торопятся, кого-то ищут. Работать невозможно. Я собрал свои бумаги, наметки планов, тетрадь с записями и отправился домой поработать в спокойной обстановке.

Но тут…

— Можно, сынок? Я не помешаю? — показался в дверях дедушка Зиё.

Я поднялся и почтительно приветствовал старика. В руках у него было блюдо, полное яблок и крупных персиков, которые называют «сливочным маслом», очевидно, за их нежный желтовато-розовый цвет.

— Дело есть, углум, хочу с вами посоветоваться, — начал дедушка Зиё, усаживаясь против меня за стол. Хотя говорил он по-таджикски, но слово «углум» произнес на своем родном языке. — Вы, пожалуйста, кушайте, не стесняйтесь, отведайте наших плодов, а я пока буду рассказывать… Так вот, углум, этот двор и сад мы еще до войны разбили вместе с отцом. Раньше здесь была голая степь. А уж потом вокруг нашего участка и колхоз начал поднимать земли. А когда город стал разрастаться, то начали дома на этом берегу реки строить. Ну, а колхоз, он стал расширяться за счет вон тех земель. Я раньше работал в колхозе. У нас там большие виноградники и сады. Теперь вот не работаю, дома сижу. — Старик отвлекся и потерял нить рассказа. — Да, старый совсем стал, сижу дома, — повторил он, мучительно пытаясь вспомнить что-то очень важное. — Ах да! — обрадовался он. — Так, значит, двор и сад мы сами с отцом подняли… А в прошлый четверг позвали меня в райисполком. Пошел я. Встретил меня какой-то молодой человек. Уважительный такой, расспросил. Ну, поговорили о том, о сем, наконец подошел к делу. И говорит он мне, углум, что вот, мол, за вашим садом есть небольшой участок земли, засеянный клевером. Так вот, говорит он, отдайте его, отец. Вы, говорит, немало в жизни потрудились, зачем вам еще этот клевер? Сами понимаете, говорит, город растет, ему земля нужна, вдоль реки будут строить новые дома. И верно, давно уже шел такой разговор, что на этих местах власть будет строить разные дома под учреждения. Хорошо, говорю, берите. Все, что власть делает, все к лучшему. Дай бог и мне до новых домов дожить и своими глазами на них посмотреть. Ладно, говорю, стройте. Верно я сказал, углум?

— Конечно, дедушка, вы правильно поступили, — подтвердил я. Надо сказать, я с удовольствием выслушал эту историю и даже перестал огорчаться, что пришлось отложить работу.

— Вы, отец, идите спокойно домой и отдыхайте, говорит он мне, — продолжал между тем старик. — Придет техник, посмотрит вашу землю, вымерит все, а потом государство заплатит за ваш труд, за все ваши посадки и постройки. И верно, так оно и было. И только позже я понял, что здесь не все ладно.

— Как так? — удивился я.

— Совсем не ладно, углум. Один инженер сказал в чайхане, что на месте, где сейчас мой сад, будут строить пивную. Понимаете, углум, не какой-нибудь дом или учреждение, а пивную.

На переносице у деда залегла глубокая складка. Он задумался, продолжая теребить краешек бумаги, расстеленной на моем письменном столе.

— Понимаю, — ответил я дедушке Зиё, когда он выжидающе посмотрел на меня. — Конечно, вам это неприятно. Но что могут сделать инженеры? Ведь они в данном случае бессильны. Им сказано строить, вот они и строят.

— Да зачем же пивную строить?

— Так ведь на то есть план, отец! Вы же сами говорили, что город с каждым годом разрастается, отстраивается. Ломают старые маленькие чайханы и на их месте возводят новые, большие. Так же и с винными магазинами и пивными. Ведь у нас, отец, все по плану делается.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×