контролировались и направлялись переводчиком гестапо. Однажды я выступал перед какой-то „делегацией“, и мне задали вопрос: „Видел ли я лично этих поляков до расстрела их большевиками“. Я не был подготовлен к такому вопросу и ответил, как было в действительности, т. е. что видел польских военнопленных до начала войны, так как они работали на дорогах. Тогда переводчик грубо оттащил меня в сторону и прогнал домой. Прошу мне верить, что меня все время мучила совесть, так как я знал, что в действительности расстрел польских офицеров производился немцами в 1941 году, но у меня другого выхода не было, так как я постоянно находился под страхом повторного ареста и пыток».[10]
Показания Киселёва П. Г. о его вызове в гестапо, последующем аресте и избиениях были подтверждены проживающими вмести с ним его женой Киселёвой Аксиньей, 1870 года рождения, его сыном Киселёвым Василием, 1911 года рождения, и невесткой Киселёвой Марией, 1918 года рождения, а также занимающим у Киселёва на хуторе комнату дорожным мастером Сергеевым Тимофеем Ивановичем, 1901 года рождения. Увечья, причинённые Киселёву в гестапо (повреждение плеча, значительная потеря слуха), подтверждены актом врачебно-медицинского обследования.
Поскольку Киселёв мог быть добровольным пособником немцев, т. е. врать в НКГБ о том, что его избивали в гестапо, председатель советской Специальной комиссии по расследованию этого дела академик Н.Н. Бурденко в протоколе данного допроса Киселёва в 1943 г. записал: «Я настаиваю на экспертизе психики и слуха Киселёва. Он не знает, какой врач его лечил, а это усложняет дело. Никто не сомневается в правильности его показаний, но нужно уточнить». [11] Как видите, уточнили и выяснили — да, у Киселева была повреждена рука и он оглох на одно ухо.
12. Давайте посмотрим сами, есть ли противоречия в показаниях Киселёва, данных НКГБ и Специальной комиссии, возглавляемой президентом академии медицинских наук академиком Бурденко. Гестапо — это следственный и дознавательный орган, а в этих органах во время войны с противником никто не церемонится ни в одной стране. Так что могли избить, и очень сильно. Немцы начали раскапывать могилы в феврале, а закончили в конце июня, т. е. шоу с показом трупов поляков различным делегациям длилось 4 месяца. За это время Киселёва могли представить какой-то экскурсии, перед которой он с поручением не справился, затем подержать полтора месяца в гестапо, после чего подлечить и ещё два месяца пичкать любопытных его рассказами. Противоречий не видно, а то, что Бурденко засомневался в его психическом состоянии и послал на экспертизу, говорит, что в НКГБ Киселёва по написанному тексту никто говорить не заставлял.
13. Но вот прошло почти полвека, и следователи ГВП, вновь «расследуя», кто же убил поляков, вернулись к показаниям Киселёва. Один из следователей ГВП А. Ю. Яблоков, непрерывно ссылаясь на листы уголовного дела № 159, пишет:
«Так, в немецком „Официальном материале о массовом Катынском убийстве“ содержались показания П. Г. Киселёва, подсобного рабочего — сторожа дачи НКВД до начала войны, свидетеля того, как весной 1940 г. на железнодорожной станции Гнездово почти ежедневно из вагонов выводили мужчин, сажали в грузовики и отвозили в Катынский лес, откуда затем слышались крики и выстрелы. На протяжении 45 недель в Катынский лес привозили по 34 таких машины. Он обнаружил в лесу несколько свежих холмов и после прихода немцев показал группе рабочих-поляков эти холмы, дал лопаты для раскопок и знает, что поляки нашли там трупы своих сограждан. Это были принципиально важные показания. Поэтому выяснение дальнейшей судьбы Киселёва для проверки этих показаний стало одной из первых задач прокуроров.
Из хранившегося в УКГБ по Смоленской области секретного уголовного дела по обвинению П. Г. Киселёва и его сына В. П. Киселёва в сотрудничестве с оккупантами (которое, несмотря на тяжёлые обвинения, впоследствии было прекращено), из протоколов допросов П. Г. Киселёва и его сына, а также A. M. Субботкина и Т. И. Сергеева следует, что эти показания были даны сотрудникам НКГБ практически сразу после освобождения, но затем тщательно скрывались. При этом П. Г. Киселёв не только полностью подтвердил данные во время оккупации показания, но и конкретизировал их в том, что, говоря о расстрелянных, имел в виду поляков. Протоколами допросов Киселёва, Субботина, Сергеева из того дела подтверждается: показания Киселёвым были даны немцам добровольно и соответствовали тому, что он действительно видел.
Когда после освобождения Смоленска предпринимался ряд мер для ликвидации „советского следа“ в Катынском лесу, в ходе „предварительного расследования“ там работала комиссия из представителей центрального аппарата НКГБ СССР, которая передопросила всех перечисленных свидетелей. Все они коренным образом изменили свои показания. Теперь Киселёвстарший показал, что якобы немцы избиениями и угрозами вынудили его утверждать, что поляков расстреляли в 1940 г. органы НКВД, и неоднократно заставляли выступать с этим сообщением перед различными делегациями в Катынском лесу. В действительности же Катынский лес всегда был излюбленным местом массовых гуляний населения. И только с момента оккупации район дачи НКВД огородили и запретили туда заходить под страхом смерти. В августе — сентябре 1941 г. немцы стали завозить на грузовиках и гнать колоннами польских военнопленных в Катынский лес, откуда затем были слышны выстрелы.
Аналогичные показания П. Г. Киселёв дал на заседании комиссии Бурденко, на пресс- конференции по итогам работы этой комиссии. В таком же виде они были закреплены в официальном сообщении. Аналогично и соответственно показаниям Киселёва были изменены и показания его сына и Сергеева.
Более того, в сообщении утверждалось, что в результате избиений в гестапо Киселёву- старшему якобы были причинены увечья, что подтверждалось актом врачебного обследования, а из показаний Сергеева следовало, что от избиений в гестапо у П. Г. Киселёва отказала правая рука. Но Киселев в своих первых показаниях ничего об этом не говорил, в акте не выяснялся вопрос о времени и механизме получения травмы плеча, а на подлинных фотографиях, сделанных немцами в 1943 г., Киселёв во время выступления перед врачами международной комиссии свободно держит в правой руке микрофон. Поэтому следствие пришло к выводу, что травмы руки у П. Г. Киселёва не было».[12]
Оказывается, в уголовном деле на Киселёва были подшиты какие-то первичные показания, которые противоречили окончательным показаниям, но из этого дела тогдашними следователями УКГБ Смоленска почему-то не были удалены, а «тщательно» в этом деле скрывались. Как, интересно? Когда прокурор это дело читал, следователи Смоленского УКГБ на эти страницы грудью ложились? Ну ладно, поверим в эту галиматью и вдумаемся в те показания Киселёва немцам, которые, по уверениям ГВП России, «соответствовали тому, что он видел».
14. Итак, Киселёв живёт на хуторе близ места расстрела, работает сторожем и подсобным рабочим в доме отдыха НКВД, возле которого поляки и закопаны. Но по геббельсовской легенде, НКВД ещё в 1934 г. окружил будущее место расстрела поляков колючей проволокой и никого туда не пускал. Как же Киселев туда ночью пробирался, чтобы обнаружить «свежие холмики» могил? Под пулями энкаведистов, охранявших место расстрела? Затем он, рабочий дома отдыха НКВД, месяц сидит на станции Гнездово в 5 км от своего места жительства и места работы и наблюдает, как поляков из вагонов сажают в грузовики. А кто же за него на даче НКВД ворота открывал и картошку чистил? Ещё, из Гнездово в 1940 г. поляки перевозились в лагеря на автобусах с закрашенными окнами, причём днём, а не ночью. Гестапо этого не знало, соответственно и Киселёв врал про «грузовики» и «ночь». Что ни строчка, то и противоречие, а ГВП за наши деньги нам же и впаривает — вот святая правда! И смотрите, какие нынешние прокуроры тонкие аналитики: раз на фото у Киселёва в правой руке микрофон, то значит его в гестапо не били. Неужели в гестапо работали такие идиоты, чтобы представлять иностранным комиссиям Киселёва в избитом виде? Да и сколько весит микрофон, чтобы его не удержать даже больной рукой? (На самом деле с микрофоном всё ещё смешнее, но об этом позже).
