Poems and Problems. Poems

   ледяная навстречу летит синева,
   огневые трещат на ветру рукава…
   Наблюдатель глядит иностранный
и спереди видит прекрасные очи навыкат,
   а сзади прекрасную помесь диванной
      подушки с чудовищной тыквой.
         Но детина в регалиях или
             волк в макинтоше,
в фуражке с немецким крутым козырьком,
   охрипший и весь перекошенный,
      в остановившемся автомобиле —
          или опять же банкет
          с кавказским вином —
                   нет.
          Покойный мой тезка,
      писавший стихи и в полоску,
      и в клетку, на самом восходе
   всесоюзно-мещанского класса,
      кабы дожил до полдня,
        нынче бы рифмы натягивал
          на «монументален»,
            на «переперчил»
              и так далее.

Кембридж (Массачусетс), 1944

35. К кн. С.М. Качурину

1

Качурин, твой совет я принял
и вот уж третий день живу
в музейной обстановке, в синей
гостиной с видом на Неву.

Священником американским
твой бедный друг переодет,
и всем долинам дагестанским
я шлю завистливый привет.

От холода, от перебоев
в подложном паспорте, не сплю:
исследователям обоев
лилеи и лианы шлю.

Но спит, на канапе устроясь,
коленки приложив к стене
и завернувшись в плед по пояс,
толмач, приставленный ко мне.

2

Когда я в это воскресенье,
по истечении почти
тридцатилетнего затменья,
мог встать и до окна дойти;

когда увидел я в тумане
весны, и молодого дня,
и заглушенных очертаний
то, что хранилось у меня

так долго, вроде слишком яркой
цветной открытки без угла
(отрезанного ради марки,
которая в углу была);

когда все это появилось
так близко от моей души,
она, вздохнув, остановилась,
как поезд в полевой тиши.

И за город мне захотелось:
в истоме юности опять
мечтательно заныло тело,
и начал я соображать,

как буду я сидеть в вагоне,
как я его уговорю,
но тут зачмокал он спросонья
и потянулся к словарю.

3

На этом я не успокоюсь,
тут объясненье жизни всей,
остановившейся, как поезд