Игнатьевич приотворил дверь в смежную комнату и вместе кухню и крикнул:
— Даша-а, а Даша! Выдь-ко сюда, глянь, кого нам к ночи-то бог дал!
— Кого ж бы? — спросил из кухни мягкий женский голос.
— А ты своими глазами глянь, недокуда чужими-то на все смотреть? — насмешливо ответил он.
В дверях показалась жена его, пожилая красивая женщина с объемистыми грудями и талией, проворно обтирая белые, засученные тшше локтя руки о грязный ситцевый передник. Увидев гостя, она всплеснула руками, вскрикнув:
— Батюшки! Петр Никитич! В кои-то веки заехал к нам, да не чудо ли это? А-а-ах ты напасть, а у меня как на грех ничего не стряпано! — И скрылась еще проворнее, чем показалась.
Пока Петр Никитич раздевался, на столе уже появились тарелки с огурцами, груздями, пирог с рыбой, пирог с маком и еще какие-то печенья.
— Ну, ну, чего вылезли? Неуж людей-то не видывали? — крикнул Харитон Игнатьевич на свое потомство, высыпавшее из кухни в количестве шести душ. — Подите отсюда, вот я вас ужо! — пригрозил он, топнув ногой. Дети робко вышли из комнаты, и засученная рука хозяйки захлопнула за ними из кухни дверь.
— Ну, как живешь? Чего долго не заглядывал к нам? — спросил Харитон Игнатьевич гостя, запивавшего горячим чаем съеденный ломоть пирога с рыбой. — Я нынче, признаться, собирался съездить к тебе, — продолжал он, — хочу, слышь, лавку сооружать да посадить в нее Васютку. Уж парню четырнадцатый год пошел, а он без пути в доме мотается. Благословишь ли?
— Чем торговать-то намерен? — спросил Петр Никитич, ковыряя в зубах спичкой.
— А так, братец мой, разной разностью, а главнее всего деревянной посудой. Временами здесь на нее большой спрос, а взять негде. Оно дело-то не ахти какое, а все, при сноровке, копейка набегать будет!
— Будет, это и говорить нечего! — согласился с ним Петр Никитич.
— Копейка набегать будет! — задумчиво, барабаня пальцами по столу, повторил Харитон Игнатьевич. — В околотке-то моем живут все более мастеровые, с фаянсов-то хлебать не привычные, к дереву навык имеют. Оно хошь и по малости товару потребуется: кому ложка, другому чашка, третьему жбанчик, а все в год-то, гляди, и на круглую сумму набежит. Да и парню-то дело будет; пора и ему сноровку набивать. А без обученья-то этого, без сноровки-то как ты его в свет-то пустишь. Ведь темный человек выйдет, коли талану-то ему не привьешь! Да что ж ты маковничка-то не прикусишь, — спохватившись, пригласил Харитон Игнатьевич, — хозяйка-то хошь и похвалилась, что ничего не стряпала, а ровно чуяла, что ты приедешь, меду-то в пирог подмесила не жалеючи!
— Сыт уж… благодарю!
— Ешь крепче! Дорогой-то, поди, всю кладь в брюхе уколотило, порожнее-то место найдется. По нынешнему пути ухабинами-то всю душу, поди, выколачивает, а?
— Отшибает, хвалить нечего!
— Надолго к нам в гости-то?
— Завтра к вечеру надо бы домой собраться! — ответил Петр Никитич, накрывая блюдце опрокинутой вверх дном чашкой, и, вынув ситцевый клетчатый платок, отер пот, выступивший на лбу.
— Пей еще, что ты мне дно-то у чашки показываешь? Погрейся, ну, ну!
— Уволь, не могу более!
— Ну, ну! Не могу! Эко, в кои-то веки заглянет, да от еды и питья в отрек! Пей, полно! Дарья, прими-то чашку-то да плесни в нее свеженького! — крикнул Харитон Игнатьевич, и, несмотря на все усилия Петра Никитича освободиться от угощения, в руках его снова оказалась чашка с свеженалитым чаем. — Водки ты не употребляешь, ешь, что девка перед венцом, по зернышкам, — чем и угощать тебя, не знаю! — говорил Харитон Игнатьевич. — Дело какое есть, что в город-то заглянул к нам? — спросил он после минутного молчания.
— У нас без дела, Харитон Игнатьевич, часу не пройдет, такое уж ведомство! — ответил Петр Никитич, прихлебывая с блюдца чай.
— Где люди, там и дела, чего говорить; всякому жить надо, пить, есть хочется! Где на честный манер, где обманом, а все снискивай кусок… Как пробудешь без хлеба-то? — задумчиво произнес Харитон Игнатьевич. — А какое дело-то встретилось? — как бы вскользь, к слову, спросил он.
Опрокинув на блюдце допитую чашку, Петр Никитич отер платком лицо и окинул исподлобья пристальным взглядом своего собеседника.
— Дело-то у меня встретилось, Харитон Игнатьевич, такого сорта, что сказать-то его можно только за большие тысячи! — ответил он.
— Хе-хе-хе… Какие ноне у тебя дела завелись, а? Ну, ну, я и пытать не буду, подожду, пока поболее тысяч накопится!
— А много-ли скоплено их, скажи-ко? — шутливо спросил Петр Никитич.
— Не успел приехать, да уж и сказывай тебе, сколько тысяч накоплено. А ты посиди, обогрейся! Что до время чашку-то накрыл, аль узор-то на дне ее приглянулся? — спросил он. — Пей-ко еще чаю-то, ну, ну…
— И рад бы потешить тебя, да не могу…
— Ну, не можешь, так не насилую; всякий своему животу меру знает! Так какое же это дело-то у тебя встретилось, что за тысячи сказывать собираешься, а? — снова спросил он, снимая пальцами нагар с сальной свечи и отирая их о голенище своих высоких смазных сапогов.
— Компаньона ищу!
— На какую же забаву он понадобился тебе, а?
— Забава-то, на мой бы ум, не скучная, Харитон Игнатьевич… — с иронией ответил Петр Никитич. — Помогать мне лопатами деньги загребать…
— А-а-ах, окрести тебя воротом! — произнес Харитон Игнатьевич, и живот его заколыхался от тихого, беззвучного смеха. Спустив синий поясок на рубахе пониже живота, он с усмешкой продолжал: — Ну, на этакую забаву, по нонешнему времени, охотников много найдется, только клич кликни!
— Найдется-то много, да не всякий к моей-то мерке подойдет! В компаньоны-то мне, Харитон Игнатьевич, требуется человек с особыми приметами!
— О-ох! Ну, так я, стало быть, не гожусь; у меня и в пачпорте сказано, что особых примет нету, хе- хе-хе… А я уж было и уши развесил. Экое горе-то!
— Не горюй до время, приметы-то эти в пачпорт не вписываются; кто не брезглив, склевывает червячка, не боясь крючка, да не скучает о совести, тот мне и на руку!
— А-а! Ну, по этим-то приметам я, пожалуй, и гожусь!
— И на мой-то глаз мерка-то по росту бы тебе!
— Гожу-у-усь, хе-хе! Одного разве побоюсь, что заботы с деньгами не оберешься, куда их девать, не придумаешь, хе-хе-хе! — смеясь, заключил он.
— Ну, этакая забота всякому была бы по душе; скучать об ней нечего. Деньги — товар емкий, кладовых не требуют, — во всякую щель влезут и вылезут. А ты вот послушай-ко лучше, чего я прочту тебе, да и смекай, — произнес Петр Никитич, доставая из кармана циркуляр.
— Ну, ну, читай, читай! — смеясь, ответил Харитон Игнатьевич, опираясь локтем о стол и, нагнув ладонью шляпку правого уха, приготовился внимательно слушать.
Придвинув к себе свечу, Петр Никитич откашлялся и начал читать:
'Вследствие часто возникавших в последнее время между крестьянскими обществами различных сел и деревень, а также инородцами споров за право пользования рыболовными песками на реках, озерами и сенокосными лугами, нередко обнаруживалось, при расследовании возникавших по сему поводу дел, что спорные угодья, не входя в земельный надел спорящих сторон, составляют собственность казны, и что, по зачислении таковых в оброчные статьи, от сдачи их с торгов в аренду в значительной мере могла бы увеличиться степень государственного дохода. Ввиду вышеизложенного предписывается X-му волостному правлению немедленно доставить сведения: 1) имеются ли в пределах волости рыболовные пески на реках, озера или сенокосные луга, кои не отданы в надел крестьян, а составляют собственность казны; 2) буде имеется какое-либо из означенных угодий, то в донесении необходимо точно обозначить местонахождение рыболовного песка или озера, а относительно лугов количество десятин занимаемой ими земли, а равно и расстояние таковых от населенных мест; и 3) исчислить с возможной подробностью, чрез спрос знающих
