Дед молчал, и было ясно, что Петька его не убедил. Просто ему неохота спорить.
Покраснев от обиды, Петька набрал в грудь воздуха, зажмурился и вдруг заговорил быстро и гладко, как будто читал по написанному.
А раз так, — заключил Петька, — то его у Севастополя и нет. Не там искали!
Похоже, — согласился Дед. — Если что-то хорошо искали и не нашли, значит, оно в другом месте. Но как старинный пароход мог оказаться здесь, у Черной Скалы? Отсюда до Севастополя километров пятьсот.
Четыреста пятьдесят по карте, — уточнил Петька. — А «Принц» был не просто пароход, а пароход с парусами. Так раньше делали на всякий случай. Догоняете?
«Догонять» — значит «понимать», — догадался Дед. — Нет, пока что не очень догоняю.
Это ж лысому ежику ясно! — рисуясь, заявил «укропольский егерь». — Начался ураган. Все корабли сорвало с якорей и понесло на скалы. Парусники разбились. А «Принц» включил паровую машину: чух, чух, чух — и вышел в море штормовать. А когда штормуешь, какое главное правило?
Не знаю. Мне как-то не случалось штормовать, — признался Дед.
Петька усмехнулся, как будто сам штормовал каждый день, пока не позовут уроки делать.
— Если корабль стоит, он руля не слушается. Ветер его развернет, волна даст в борт и опрокинет. Поэтому в шторм главное — плыть, а куда — все равно, лишь бы не бортом к волне. «Принц» поднял паруса и поплыл по ветру, чтобы волна была ему в корму. А ветры осенью дуют в одну сторону: если смотреть от Севастополя, то в нашу! — Петька с победным видом глянул на Деда и сказал, копируя школьного историка Евгения Евгеньича: — Я помню ваш интересный вопрос. Да, четыреста пятьдесят кэмэ — большое расстояние для старинного парохода. Но под парусами он мог сколько хотите проплыть. Ураган его нес и нес. И вынес на Черную Скалу. Обязательно.
— Да, — подтвердила Маша. — Такое место — Черная Скала. Один раз, давно, там турецкий теплоход сел на камни. А уж лодок тонуло без счета. Ты думаешь, почему «Принца» еще называют «Черным принцем»? Даже в маминой газете писали: «Загадка «Черного принца»! Самосвал говорит, что наши укропольские рыбаки видели, как он тонул, только никому не сказали. А между собой стали говорить «Черный принц», потому что он разбился на Черной Скале.
— Садитесь, — позвал всех Петька.
Дед уселся на корму к рулю, Маша с Петькой разобрали весла и рванули так, что любо-дорого было посмотреть!
Лодка у Петькиного папы легкая, пластиковая. Алюминиевые весла — игрушечки, сами просятся в руки. К тому же, когда есть рулевой, можно не следить, кто как гребет. (А то без рулевого гребцы часто ссорятся, потому что один обычно загребает сильнее и лодка начинает вилять.)
Маша с Петькой старались наперегонки.
Выдох! Нагибаешься, а весло в уключине взлетает над водой и заносится к носу лодки.
Вдох! Опускаешь весло в воду и начинаешь распрямлять спину. Упираешься ногами в деревянную рыбину на дне лодки. Кряхтишь, загребаешь и, уже почти лежа на спине, выхватываешь весло из воды.
Выход-вдох, выдох-вдох. Журчит за тонким бортом вода. Пот ручейком бежит между лопаток. Жарит голые руки яростное солнце. Выход-вдох, выдох-вдох. Тут не до разговоров.
Каждый, кто вырос на воде, знает, что гребцы сидят спиной вперед. Куда плывешь — не видишь, это дело рулевого. Дед сидит, правит. Лицо счастливое. А за его спиной удаляется, плывет Укрополь, парят над зеленью садов черепичные крыши, сверкает купол старинной часовни. Красота, особенно издалека и летом, когда не лезет'под ноги вездесущая укропольская грязь.
Дед поворачивает. Вот уже по правому борту… (Здорово звучит «по правому борту», правда? Это вам не сухопутное «справа».) По правому борту прошел Олюшкин мыс с нависшим над водой черным валуном. За ним будет бухта, такая маленькая, что ее нет ни на одной карте (хотя, может, и есть — на военных).
Маша обернулась. Каменная пристань в бухте пестрела от рубашек и сарафанов. Как будто весь Укрополь собрался на берегу. Да так оно и было. Если не весь Укрополь, то половина — точно. Когда живешь в городе, где ничего не случается, просто невозможно пропустить испытания подводной лодки системы Самосвалова! Она поискала глазами опрокинутый микроавтобус «Скорой помощи» под обрывом. Нет, не видно. Наверное, уже прицепили на буксир и увезли.
И вдруг Дед страшным голосом закричал:
— Табань!
«Табань» — морское словечко, означает «тормози». Только у лодки тормозов нет, и надо растопырить весла и неподвижно держать их в воде. Тогда они сработают как тормозной парашют.
Маша стала табанить, а Петька спросил:
— Зачем?
И загреб изо всей силы, даже привстал на скамейке.
Лодка — крак! — налетела на какую-то железную трубу, которой только что не было и быть не могло в километре от берега.
Труба проскребла по днищу, вынырнула у борта, кашлянула сизым дымом и скрылась под водой.
На мгновение стало тихо-тихо — ни плеска весел, ни Петькиного сопения рядом. Так тихо стало, что Маша расслышала странный звук, словно в море по какому-то глупому волшебству включили душ.
Из пробитого днища лодки бил тонкий фонтанчик. Ветер срывал его верхушку, разбивал на капли, и они барабанили по пластиковым бортам. Вот вам и «душ»!
— Дедушка Коля, не волнуйтесь, ваша ручка пока побудет у меня, — сказал Динамит, пришпиливая дедову ручку к майке. Он встал и, подняв руки, надел своего утенка. В глаза Маше бросились кривые буквы: «Средсва вет-ренова спосеня ДИНАМИТА».
— Если кто не умеет плавать, можете держаться за меня? — благородно предложил Динамит.
И вдруг на пристани закричали.
Слов Маша не различала, но голоса были жуткие. Мужчины вроде ругались, женщины визжали и выли. Только тут Маша сообразила, что за труба булькнулась под воду.
По-моему, мы ее утопили, — спокойным голосом сказал Дед. — Петя, есть веревка или хотя бы леска?
Под б-банкой, — заикаясь и клацая зубами, выдавил несгибаемый «укропольский егерь». — Только у меня к-ключа нет.
Под задней банкой у Петькиного папы был рундучок с крючками и лесками. Понятно, Петька любил там похозяйничать. А его папа любил запирать рундучок на висячий замок.
Дед привстал и каблуком с одного удара сбил замок. Маша не понимала, зачем ему леска. Не
