тогда. И на ноге, на левой, четыре.
– Ты и орден там получил? – спросил Сенька.
– Там…
Сенька выждал немного, думая, что Николай еще что-нибудь скажет, но Николай ничего не говорил. Тогда Сенька спросил:
– А за что ты его получил?
– Чудак ты, Сенька. За что да за что. За войну, конечно.
– Нет… За что именно?
– Черт его знает. В разведку ходил. «Языка» ловил.
«Врет, – подумал Сенька, – наверное, танк подбил или генерала в плен взял…»
Некоторое время они лежали молча, прислушиваясь к звону ночных кузнечиков. Полы палатки были приподняты, и над головами видны были звезды. Где-то сверкали зарницы.
– Эх, Сенька, Сенька… – тихо сказал Николай. – Жаль, что не в одной части мы с тобой. Взял бы я тебя к себе. Хороший бы разведчик из тебя получился. Раз охотник – значит, и разведчик. Помкомвзводом бы назначил.
– Я карту не умею читать, – сказал Сенька.
– Научился бы. – Николай, помолчав, вздохнул. – А завтра меня эвакуируют. Это уже точно. Доктор сказал. В тыл повезут. Ты воевать будешь, а я месяца четыре бока отлеживать где-нибудь в Челябинске, – и опять помолчал. – А до чего не хочется, Сенька, если бы ты знал…
Сенька ничего не ответил.
Больше всего в жизни ему хотелось сейчас быть у Николая помкомвзводом. Ох, как бы он у него работал… И обязательно бы сделал что-нибудь очень геройское. Так, чтоб все о нем заговорили. И орден бы ему дали. И чтоб обязательно геройский этот поступок на глазах у Николая был сделан. Или нет, наоборот. Он придет потом, после геройского поступка к Николаю, а на груди – орден. Все равно какой – Красная Звезда или Красное Знамя, – Красное Знамя, конечно, лучше. И Николай спросит его: «За что орден получил, Сенька?» А он небрежно так, закуривая, скажет: «За что дают, за то и получил». И сколько бы Николай ни допытывался, ни за что бы не сказал…
На следующий день Николая тоже не эвакуировали. Где-то разбомбили мост, и машины стали ходить вкруговую. К тому же одна поломалась, и работали теперь только две.
Целый день шел дождь. Палатка была дырявая – посечена осколками, – и дождь тоненькими струйками, точно душ, орошал бойцов. Но никто не ворчал – уж больно жара надоела.
– Да и ребята на передовой отдохнут малость, – смеялись раненые, – меньше будут головы кверху задирать.
Сенька достал в соседней палатке потрепанную, без начала и конца книжечку – пьесу Гоголя «Женитьба» – и, водя пальцами по строчкам, читал вслух. И хотя читал он медленно, запинаясь – мешали какие-то незнакомые буквы, – всем очень нравилось, и смеялись дружно и весело.
Как раз когда Сенька дошел до того места, где Подколесин в окно выскочил, в палатку вошел красноармеец.
– Тебе чего? – строго спросил Сенька, не отрывая пальца от книги, чтоб не потерять места. – Видишь, заняты люди.
Красноармеец равнодушно посмотрел на Сеньку, прислонил винтовку к подпиравшему палатку шесту и стал искать что-то в кармане.
– Ну, долго искать будешь?
Красноармеец нашел наконец нужную бумажку и таким же равнодушным, как и глаза его, голосом сказал:
– Самострельщики тут которые? На двор выходи. Следователь вызывает…
У Сеньки запрыгали буквы перед глазами. Он даже не расслышал, как произнесли его фамилию. Он встал и, ни на кого не глядя, вышел из палатки.
Потом он стоял перед каким-то лейтенантом с усиками. Лейтенант что-то спрашивал. Сенька отвечал. Потом лейтенант велел ему сесть. Он сел и стал вырывать из бинта белые ниточки одну за другой. Голос у лейтенанта был тихий и спокойный, но говорил он очень по-городскому, и Сенька не все понимал. Слова лейтенанта как-то не задерживались в нем, проходили насквозь. Он сидел на траве, поджав по-турецки ноги, смотрел на круглое, розовое, чисто выбритое лицо лейтенанта, на тоненькие, как две ниточки, усики и ждал, когда ему разрешат уйти. И когда лейтенант встал и стал застегивать планшетку, Сенька понял, что разговор кончился, что ему можно идти, и тоже встал.
В палатку он не вошел. Он лег на траву под расщепленным дубом и пролежал там до самого вечера. Несколько раз подходил к нему Ахрамеев. Сенька делал вид, что спит. В последний раз Ахрамеев пришел и уселся рядом. Сенька лежал с закрытыми глазами, слушая, как возится и покряхтывает рядом Ахрамеев, потом повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
– Чего тебе надо от меня?
Ахрамеев пожевал губами и криво улыбнулся.
– Как чего? Время настало…
– Какое время?
Ахрамеев опять криво усмехнулся.
– Какое время… Драпать время… Часа через два стемнеет… А тут село в трех километрах. Найдем дуру какую-нибудь – и…
