Пабло не было видно, он ушел в пещеру — Роберт Джордан надеялся, что за едой. Он сидел на земле рядом с цыганом, и солнце, проглядывая сквозь верхушки деревьев, пригревало его вытянутые ноги. Из пещеры доносился запах оливкового масла, лука и жареного мяса, и у него подводило желудок от голода.
— Танк можно подорвать, — сказал он цыгану. — Это не очень трудно.
— Вот этим? — Цыган показал на рюкзаки.
— Да, — ответил ему Роберт Джордан. — Я тебя научу. Делается нечто вроде капкана. Это не очень трудно.
— И мы с тобой подорвем танк?
— Конечно, — сказал Роберт Джордан. — А что тут такого?
— Эй! — крикнул цыган, обращаясь к Ансельмо. — Поставь мешки в надежное место. Слышишь? Это ценная вещь.
Ансельмо хмыкнул.
— Пойду за вином, — сказал он Роберту Джордану.
Роберт Джордан встал, оттащил рюкзаки от входа и прислонил их к дереву с разных сторон. Он знал, что в этих рюкзаках, и предпочитал держать их подальше один от другого.
— Принеси и мне кружку, — сказал цыган.
— А тут есть вино? — спросил Роберт Джордан, опять усаживаясь рядом с цыганом.
— Вино? А как же! Целый бурдюк. Уж за полбурдюка ручаюсь.
— И чем закусить — тоже?
— Все есть, друг, — сказал цыган. — Мы едим, как генералы.
— А что цыгане делают на войне? — спросил его Роберт Джордан.
— Так и остаются цыганами.
— Хорошее дело.
— Самое лучшее, — сказал цыган. — Как тебя зовут?
— Роберто. А тебя?
— Рафаэль. А про танк это ты всерьез?
— Конечно! Что же тут такого?
Ансельмо вынес из пещеры глубокую каменную миску, полную красного вина, а на пальцах у него были нанизаны три кружки.
— Смотри, — сказал он. — У них даже кружки нашлись. — Следом за ним вышел Пабло.
— Скоро и мясо будет готово, — сказал он. — Покурить у тебя есть?
Роберт Джордан подошел к рюкзакам, развязал один, нащупал внутренний карман и вынул оттуда плоскую коробку русских папирос, из тех, что ему дали в штабе Гольца. Он провел ногтем большого пальца вдоль узкой грани коробки и, открыв крышку, протянул папиросы Пабло. Тот взял штук шесть и, зажав их в своей огромной ручище, выбрал одну и посмотрел ее на свет. Папиросы были как сигареты, но длиннее и с мундштуком в виде картонной трубочки.
— Воздуху много, а табака мало, — сказал Пабло. — Я их знаю. Такие курил тот, прежний, у которого чудное имя.
— Кашкин, — сказал Роберт Джордан и угостил папиросами цыгана и Ансельмо, которые взяли по одной. — Берите больше, — сказал он, и они взяли еще по одной. Он прибавил каждому по четыре штуки, и они поблагодарили его, взмахнув два раза кулаком с зажатыми папиросами, так что папиросы нырнули вниз и снова поднялись кверху, точно шпага, которой отдают салют.
— Да, — сказал Пабло. — Чудное имя.
— Что ж, выпьем. — Ансельмо зачерпнул вина из миски и подал кружку Роберту Джордану, потом зачерпнул себе и цыгану.
— А мне не надо? — спросил Пабло. Они сидели вчетвером у входа в пещеру.
Ансельмо отдал ему свою кружку и пошел в пещеру за четвертой. Вернувшись, он наклонился над миской, зачерпнул себе полную кружку вина, и все чокнулись.
Вино было хорошее, с чуть смолистым привкусом от бурдюка, прекрасное вино, легкое и чистое. Роберт Джордан пил его медленно, чувствуя сквозь усталость, как оно разливается теплом по всему телу.
— Сейчас будет мясо, — сказал Пабло. — А этот иностранец с чудным именем — как он умер?
— Его окружили, и он застрелился.
— Как же это случилось?
— Он был ранен и не хотел сдаваться в плен.
— А подробности известны?
— Нет, — солгал Роберт Джордан, Он прекрасно знал подробности и знал также, что говорить об этом сейчас не следует.
— Он все уговаривался с нами, что мы его пристрелим, если он будет ранен во время того дела, с поездом, и не сможет уйти, — сказал Пабло. — Он очень чудно говорил.
Ему и тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедный Кашкин.
— Но он был против самоубийства, — сказал Пабло. — Мы с ним говорили об этом. И еще он очень боялся, что его будут пытать.
— Об этом он тоже говорил? — спросил Роберт Джордан.
— Да, — сказал цыган. — Об этом он всем нам говорил.
— А ты был, когда взрывали поезд?
— Да. Мы все там были.
— Он очень чудно говорил, — сказал Пабло. — Но человек был смелый.
Бедный Кашкин, — думал Роберт Джордан. От него здесь, наверно, было больше вреда, чем пользы. Жаль, я не знал, что это уже тогда не давало ему покоя. Надо было убрать его отсюда. Людей, которые ведут такие разговоры, нельзя и близко подпускать к нашей работе. Таких разговоров вести нельзя. От этих людей, даже если они выполняют задание, все равно больше вреда, чем пользы.
— Он был какой-то странный, — сказал Роберт Джордан. — Немножко тронутый.
— А взрывы устраивал ловко, — сказал цыган. — И человек был смелый.
— А все-таки тронутый, — сказал Роберт Джордан. — Когда берешься за такое дело, надо иметь голову на плечах и чтобы она работала как следует. Все эти разговоры ни к чему.
— А ты? — спросил Пабло. — Если тебя ранят у этого моста, захочешь ты, чтобы тебя оставили?
— Слушай, — сказал Роберт Джордан и, наклонившись, зачерпнул себе еще кружку вина. — Слушай внимательно. Если мне когда-нибудь понадобится попросить человека об одолжении, так я тогда и попрошу.
— Хорошо, — одобрительно сказал цыган. — Это правильный разговор. Ага! Вот и мясо!
— Ты уже ел, — сказал Пабло.
— Я еще два раза могу поесть, — ответил цыган. — А посмотрите, кто несет!
Девушка нагнулась, выходя из пещеры с большой железной сковородой, и Роберт Джордан увидел ее лицо вполоборота и сразу же заметил то, что делало ее такой странной. Она улыбнулась и сказала:
— Hola, camarada.
И Роберт Джордан сказал:
— Salud, — и принудил себя не смотреть на нее в упор и не отводить глаз в сторону.
Она поставила железную сковороду на землю перед ним, и он увидел, какие у нее красивые смуглые руки. Теперь она смотрела ему прямо в лицо и улыбалась. Ее зубы поблескивали белизной на смуглом лице, кожа и глаза были одинакового золотисто-каштанового оттенка. Скулы у нее были широкие, глаза веселые, губы полные, линия рта прямая. Каштановые волосы золотились, как спелая пшеница, сожженная солнцем, но они были подстрижены совсем коротко — чуть длиннее меха на бобровой шкурке. Она улыбнулась, глядя Роберту Джордану в лицо, подняла руку и провела ладонью по голове, приглаживая волосы, но они тут же снова поднялись ежиком. У нее очень красивое лицо, подумал Роберт Джордан. Она была бы очень красивая, если б не стриженые волосы.
— Вот так и причесываюсь, без гребешка, — сказала она Роберту Джордану и засмеялась. — Ну, ешь. Не надо меня разглядывать. Это мне в Вальядолиде такую прическу сделали. Теперь уже начинают отрастать.
