– Я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, – сказал я.
Отвернувшись к стене, я вытер глаза рукавом туники и повернулся к игральной доске.
Мой Домашний Камень находился в опасности. Однако я чувствовал в себе силы и уверенность. Я – Боск. Я тот, кто некогда был воином. И меч по-прежнему висит у меня на боку.
– Домашний Камень – к тарнсмену убара, на первую клетку, – сказал я, не наклоняясь над доской.
Самос передвинул фигуру на указанное место.
– Это и есть тот раб? – поинтересовался я у Самоса, кивнув в сторону коленопреклоненного между двумя стражниками мужчины.
– Хорош? – спросил Самос. – Подведите его ближе, – велел он стражникам.
Те, подхватив мужчину под руки, не давая подняться, волоком протащили его по каменным плитам пола и швырнули к нашим ногам.
Наблюдавшая за ним рабыня рассмеялась.
Мужчина расправил плечи. Он был горд. Это мне нравилось.
– Прическа у тебя необычная, – заметил ему Самос.
Рабыня снова залилась смехом.
Выбритая ото лба до затылка полоса на голове мужчины свидетельствовала, что он был пойман и продан в рабство разбойницами из северных лесов – женщинами-пантерами, как они себя называли. Находиться в рабстве у женщин, а затем, наскучив им, быть проданным кому-то еще считалось наибольшим позором, какой только может выпасть на долю мужчины.
– Говорят, только последние глупцы да слабаки, способные лишь прислуживать женщинам, могут попасть в рабство к пантерам, – произнес Самос.
Мужчина ответил ему хмурым взглядом. Я вновь почти физически ощутил, как сжались в кулаки его скованные за спиной руки.
– В свое время мне тоже пришлось быть в рабстве у одной женщины, – сказал я.
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Ну, и как с тобой поступить? – спросил у него Самос.
Ошейник на мужчине был неснимаемый, что для мужчины-раба совсем не странно. Голову человека в таком случае кладут на наковальню и скрепляют металлическую полосу на шее толстой заклепкой.
– Поступайте как пожелаете, – ответил стоящий перед нами на коленях человек.
– Как ты стал рабом? – спросил я.
– Вы же видите, – ответил он, – попал в руки женщин.
– Как именно это произошло?
– Они напали, когда я спал. Я проснулся уже с ножом у горла. Меня заковали в цепи. Они чуть ли не соревнование устроили в том, как лучше надо мной поиздеваться. А когда им это надоело, отвезли меня, связанного и в наручниках, на безлюдный берег Тассы где-то у западной границы леса.
– Да, это обычное место свиданий с разбойницами, – сказал мне Самос. – Именно там один из моих кораблей подобрал и его, и других. – Он снова посмотрел на мужчину. – Ты помнишь, сколько за тебя заплатили?
– За меня отдали два стальных ножа и пятьдесят наконечников для стрел, – ответил человек.
– И целый стоун леденцов из кухонь Ара, – рассмеялся Самос.
– Да, – проскрежетал зубами раб. Девушка-рабыня захлопала от радости в ладоши.
Самос не стал ее одергивать.
– И как ты считаешь, – поинтересовался он, – какова должна быть твоя судьба?
– Рабская скамья на галере, – пожал плечами мужчина.
Гребные трюмы круглых галер Порт-Кара, Коса, Тироса и многих других «морских держав полны подобными несчастными, обреченными судьбой на пожизненное заключение на скамье рабской галеры, на работу веслом с утра до вечера, на горсть прогорклого гороха четыре раза в день и бесконечные побои и унижения.
– Что ты делал в северных лесах? – спросил я.
– Я разбойник, – гордо ответил мужчина.
– Ты – раб, – усмехнувшись, поправил его Самос.
Плечи мужчины поникли.
– Да, – пробормотал он, – я раб. Девушка-рабыня, прежде сидевшая на полу рядом с двуручным кувшином паги, поднялась на ноги, чтобы смотреть на стоящего на коленях мужчину сверху вниз.
– Вероятно, мало путешественников выбирают себе дорогу через леса, – заметил я.
– Обычно я грабил за границами леса, – согласился мужчина. – Но случалось поживиться и в самых дебрях, – добавил он, посмотрев на девушку-рабыню.
Та залилась краской.
– В тот день, когда меня схватили, – он снова перевел взгляд на Самоса, – я решил попытать счастья на
