И надо же было мне тут же все испортить:
— Мои родители не против, — сказала я.
Христа прыснула. А я сморозила еще одну глупость — спросила:
— Ты придешь?
Все вывернулось наизнанку. Я уже не предлагала Христе услугу, а упрашивала ее.
— Так и быть, приду, — ответила она так, как будто соглашалась, только чтобы сделать мне приятное.
Но все равно я обрадовалась и с нетерпением стала ждать понедельника.
Я в семье единственный ребенок, с друзьями мне не везло, так что гостей у меня никогда не бывало, и уж тем более никогда никто не спал в моей комнате. Одна мысль о таком чуде наполняла меня восторгом.
Настал понедельник. Христа держалась так же, как обычно. Но я с замиранием сердца заметила, что она пришла с рюкзачком — захватила свои вещи.
Занятия в тот день кончились в четыре часа. А потом я целую вечность прождала у дверей аудитории, пока Христа попрощается со своими многочисленными приятелями. Наконец она не спеша подошла ко мне, но заговорила — с вынужденной любезностью, словно оказывая мне великую милость, — только тогда, когда другие студенты уже не могли нас видеть.
Сердце неистово колотилось у меня в груди, когда я открывала дверь в квартиру. Христа вошла, осмотрелась и присвистнула:
— Ничего!
Я почувствовала дурацкую гордость.
— А где твои родители? — спросила она.
— На работе.
— Они у тебя кто?
— Учителя в коллеже. Папа преподает греческий и латынь, мама — биологию.
— А-а, ясно!
Я хотела спросить, что именно ей ясно, но не решилась.
Дома у нас не слишком роскошно, но красиво и приятно.
— Покажи мне свою комнату!
Ужасно волнуясь, я провела ее в свою берлогу. Ничего интересного в ней не было.
— Так себе комнатка, — Христа презрительно скривилась.
— Тут очень уютно, вот посмотришь, — как бы оправдываясь, сказала я.
Она улеглась на мою кровать, предоставив мне раскладушку. Конечно, я и так собиралась уступить кровать ей, но предпочла бы, чтобы предложение исходило от меня. Однако я постаралась отбросить эти мелочные мысли.
— Ты всегда здесь спала?
— Да. Я тут живу с рождения.
— А братья и сестры у тебя есть?
— Нет. А у тебя?
— У меня два брата и две сестры. Я самая младшая. Покажи мне свой гардероб.
— Что-что?
— Открой шкаф!
Сбитая с толку, я повиновалась. Христа соскочила с кровати и подошла к платяному шкафу.
Осмотрев все, что там висело, она сказала:
— У тебя тут только одна приличная вещица.
Она вытащила мой единственный красивый наряд — облегающее китайское платье — и быстро стянула с себя майку, джинсы и туфли. Я смотрела на нее, онемев от изумления.
— Платьице в обтяжку, — сказала Христа, присмотревшись. — Сниму, пожалуй, и трусики.
Миг — и она очутилась передо мной в чем мать родила. Надела платье и посмотрелась в большое зеркало. Ей очень шло. Налюбовавшись на себя, она сказала:
— Интересно, как оно сидит на тебе.
Этого-то я и боялась. Она сняла платье и бросила его мне:
— Надень!
Я пришибленно молчала, но не шевелилась.
— Надень, говорю!
И снова я не выжала из себя ни звука.
Христа весело прищурилась, будто до нее дошло наконец, в чем дело.
— Тебе неудобно, что я голая?
Я отрицательно мотнула головой.
— Тогда почему ты сама не раздеваешься? Давай!
Я снова помотала головой.
— Давай-давай! Так надо!
Кому надо?
— Что за дурь?! Раздевайся!
— Нет.
Это «нет» стоило мне большого труда.
— Я-то разделась!
— Я не обязана делать, как ты.
— «Не обязана делать, как ты!» — передразнила она противным голосом.
Я что, так разговариваю?
— Ну, Бланш! Мы же обе девчонки!
Тишина.
— Смотри, я голая — и ничего! Мне плевать!
— Это твои проблемы.
— Проблемы у тебя, а не у меня! Ты зануда!
Она засмеялась и изо всех сил пихнула меня. Я полетела на раскладушку и сжалась в комок. Христа стащила с меня кроссовки, проворно расстегнула на мне джинсы, потянула их вниз, прихватив и трусы. К счастью, на мне была длинная, почти до колен, майка.
Я заорала.
Она остановилась и удивленно уставилась на меня:
— Ты что, ненормальная?
Меня трясло.
— Не трогай меня!
— Ладно. Тогда раздевайся сама.
— Не могу.
— Тогда я тебе помогу! — пригрозила она.
— Зачем ты меня мучаешь?
— Дуреха! Никто тебя не мучает! Подумаешь, перед девчонкой?
— Зачем тебе надо, чтобы я разделась?
Ответ был самый неожиданный:
— Чтобы мы были в равном положении!
Как будто я могла с ней равняться! Я не нашлась что возразить, и она торжествующе изрекла:
— Видишь, значит, ты должна!
Я поняла, что мне не отвертеться, и сдалась. Взялась за низ майки, но поднять ее у меня никак не получалось.
— Нет, не могу.
— Ну я подожду, — сказала Христа, насмешливо глядя на меня.
Мне было шестнадцать лет. У меня не было ничего: ни материального, ни духовного богатства. Ни любви, ни дружбы, ни опыта. Не было интересных идей, а была ли душа, я сильно сомневалась.
