– На черта мне фотографии этой мелюзги?
– Чтобы не перепутать. Вдруг кто-то из них пригласил на выходные одноклассника.
– Если так, одноклассника оставить в живых?
– Нет, конечно.
– Тогда зачем мне их фото?
– Чтоб ты точно знал, все ли на месте. Просто пересчитать – еще не гарантия.
– Постараюсь разглядеть их до того, как приступлю к работе. Когда голова вдребезги, один портрет от другого уже не отличишь.
– Если стрелять сначала в один висок, затем в другой, а еще лучше чуть выше виска, то лицо останется цело.
– На это уйдет больше времени. Нужно же обойти клиента.
– Не обязательно. Ты должен стрелять и левой рукой.
– А если я не умею?
– Учись. Тренируйся. И научишься.
– Столько усилий, только чтобы не испортить портрет клиенту!
– У некоторых заказчиков очень высокие требования. Но сейчас это не нужно.
– Черт! Это за городом?
– Да. Но в Париже тебе пришлось бы ликвидировать еще и прислугу. А в загородном доме господа изволят справляться сами.
– Мне было бы проще перестрелять их челядь, чем тащиться в деревню!
– Да ладно тебе, в мае там красиво. К тому же у них нет соседей. Очень удобно, вот увидишь.
Я изучил карту. Не меньше двух часов пути, и то если гнать вовсю.
Я внимательно рассмотрел фотографии. У министра был притворно любезный вид – я таких терпеть не могу. Его отпрыски: девчонка лет шестнадцати и двое мальчишек, примерно десяти и пяти лет. Ишь, как родители все хорошо рассчитали. Вот что такое планирование семьи. И женить их будут не в один день, а по очереди.
Обычно я занимался клиентами ночью. Но эту операцию удобнее провернуть утром. Из Парижа выеду завтра, в шесть утра, с восходом солнца. В загородный дом поспею к восьми или девяти часам, как раз к их воскресному завтраку. Вместо горячих круассанов.
Я завел будильник и тут же заснул крепким сном честного труженика.
Проснулся я в четыре часа утра. Сна – ни в одном глазу. Видно, ужин был слишком диетическим и спать я лег рановато. Я чувствовал прилив бодрости и рвался в путь.
На автостраде – никого. Ох и здорово за городом на рассвете. Мне еще никогда не доводилось видеть, как над землей поднимается пар. Мой внутренний проигрыватель без конца прокручивал в голове песню «Радиохед»
Никаких эмоций, только сильнейшее возбуждение. Девственно-чистый воздух, суливший рискованные приключения, подхлестывал меня.
Перешагнув порог дома, я впервые в жизни ощутил атмосферу семейного очага.
И почувствовал себя как дома. Интересно, это тишина на меня так подействовала? Или старые стены? Или деревенский сад? Я бы с удовольствием поселился здесь навсегда – если бы не работа.
Дверь в кухню была открыта. В деревне люди доверчивы. Не удержавшись, я открыл холодильник. Увы, я не нашел в нем деревенского молока, о котором мечтал, любуясь сельскими пейзажами. На всех продуктах значилось: 0 % жирности. Какая гадость! Пришлось утешиться глотком красного вина, я отхлебнул его прямо из бутылки.
На цыпочках я поднялся по деревянной лестнице наверх. Хорошо, что я узнал, какой отвратной пищей кормится эта семейка, а то из-за местных красот чуть было не проникся к ней симпатией. Наугад я толкнул какую-то дверь: в комнате крепко спали мальчишки. Я легко разделался с обоими.
В родительской спальне меня кое-что озадачило. На двуспальной кровати спала одна только мадам. Я быстренько прикончил ее. Но где же месье? Похоже, он уже встал. Зато портфель лежал на виду, даже искать не надо.
«Должно быть, месье на утренней пробежке, – подумал я. – Что ж, подождем». А пока можно заняться его дочкой. Последняя спальня наверняка ее. Разобранная постель тоже пуста.
«Бегает вместе с папой?» – мелькнуло у меня в голове. Да, скорее всего, учитывая все эти нули в холодильнике. Сегодняшние подростки – сплошь анорексия и тому подобные заморочки.
Я огляделся. Даже если ты наемный убийца, спальня юной девушки внушает благоговейное любопытство. Что могла сказать комната о своей хозяйке? Ни фотографий, ни постеров на стенах. Я попытался вспомнить ее лицо на снимке. Нет, не запомнилась она мне. Кажется, маленькая брюнетка с серьезным личиком.
В очередной раз я порадовался своему бесчувствию. Другого на моем месте до слез растрогала бы эта неискушенная юность.
У меня над головой послышался шум. Я поднялся по лестнице и остановился перед приоткрытой дверью. За ней творилось нечто невообразимое.
Это была ванная комната. В ванне, погруженный в мыльную пену, лежал голый министр. Подняв руки вверх, он с ужасом смотрел на девочку, которая угрожала ему револьвером.
– Куда ты его спрятал? – суровым тоном спрашивала малышка.
– Полно, дорогая, перестань шутить. Разумеется, я его тебе верну.
Таким же голосом он, наверное, вещал во время теледебатов.
– Я не прошу, чтобы ты мне его вернул. Я спрашиваю, куда ты его положил. Я сама его заберу.
– В нашей спальне, где спит мама. Не ходи туда, ты ее разбудишь.
– Где именно в спальне?
– Не помню.
– Если сию же секунду не вспомнишь, я выстрелю, честное слово.
– Бред какой-то. Где ты взяла оружие?
– Украла позавчера в Ассамблее, у ночного охранника.
– Это серьезное нарушение закона. А тебе только что исполнилось восемнадцать, так что придется отвечать как взрослой.
– От преступника слышу.
– Вздор, ни один закон в мире не…
– Красть чужой дневник подло.
– Я искренне сожалею об этом. Ты такая скрытная, я ничего о тебе не знаю. И это очень тяжело. Но теперь все пойдет по-другому. Мы будем с тобой все обсуждать, вести постоянный диалог.
– Это будет наш первый и последний диалог, если не скажешь, куда ты спрятал дневник.
Похоже, мне предстояло совершить идеальное преступление. У нее был точно такой же револьвер, как у меня. Так что всю эту бойню века припишут девчонке. Ей осталось только папеньку прикончить. Затаив дыхание, я гадал: убьет или не убьет? Я так мечтал о прекрасной убийце, и вот она – передо мной. Я млел от восторга. Почему же меня так проняло? Может, потому что она с револьвером? Девушка казалась мне гораздо красивей, чем на фото.
– Дорогая, позволь мне выйти из ванны, и я схожу за ним в спальню. Я действительно не помню, куда его…
– То есть ты бросил его где попало! Это еще хуже.
– Я твой отец. Не будешь же ты убивать своего отца.
– Это называется отцеубийство. Раз есть слово, значит, такое случается.
– Убить родного отца за дневник!
– Но ты нарушил неприкосновенность моего дневника! Это такое тяжкое преступление, что для него даже нет названия.
– Так ты же не писала ничего непристойного.
– Как? Ты его прочел?
