распоряжения. Но это были мелочи. Наконец нашелся клиент. Кроме своей не ахти какой фигуры, я была вдобавок совершенно плоской, ляжки напоминали два полумесяца, но ему понравилось. Он сказал, что у меня прекрасные волосы и что он будет регулярно ко мне приходить. Когда я рассказала об этом Вере, она обрадовалась. Оказалось, что постоянный клиент в нашей работе — это что-то. Чуть поодаль было расположено заведение для более дорогих посетителей. Снаружи оно тоже выглядело обшарпанным, но зато внутри — плюшевые портьеры, добротная мебель. И шикарные девки. А мы были пролетарским гетто. Но с меня было достаточно того, что ни я, ни мой отец не голодаем.
Моя работа стала привычной. Вскоре корсет оказался мне тесноват, груди округлились, пополнели ляжки. Вера окрестила это «набиранием в теле». Мое лицо тоже изменилось, сапфиры в глазах приобрели лихорадочный блеск… Сначала эти перемены замечала только я, потом — остальные. Подружившись с Верой, я часто засиживалась в ее комнате. Обычно мы пили самогон в компании с женихом Веры. Раньше она стеснялась его приводить, теперь он нередко ночевал здесь. Во время одной из таких пьянок он рассказал о своих переживаниях в тот день, когда Вера привела меня к нему.
— У меня душа в пятки ушла. Сбежал бы куда глаза глядят.
— Ну что ты, Натан, — похвалила его Вера. — Ты оказался на высоте.
Без произошедшей со мной метаморфозы такой разговор был бы невозможен. Но все изменилось, и теперь никто больше не называл меня «деткой», и я уже не была на побегушках. А шеф повысил мне ставку: даже разорился на юбку, коротенькую, едва прикрывающую ягодицы, зато всю в оборках. Мне перепали также чулки со швом и туфли на высоких каблуках. Я очень быстро научилась в них ходить.
Как-то ночью во время короткого перерыва мы сидели с Верой за столиком, покуривая в целях экономии одну сигарету на двоих. Вера что-то рассказывала мне и неожиданно прервалась на полуслове с застывшим лицом. Подняв глаза, я увидела мужчину в форме СС и одновременно услышала ее шепот:
— Смеющийся Отто.
Мне уже приходилось о нем слышать. У него было еще одно прозвище — «палач гетто». Неделю назад он застрелил подростка, который бегал за Стену, чтобы достать еду. Мужчина стоял в дверях, слегка расставив ноги, держа под мышкой свою эсэсовскую фуражку с черепом. Зал замер. Тут же из служебного помещения прибежал шеф. Он покатился в сторону немца, как бочонок с пивом. Я прыснула со смеху. Вера больно вцепилась ногтями мне в руку. Шеф уже танцевал вокруг гостя, стремясь угадать его желание. А тот, не удосужив хозяина заведения ни единым словом, продвигался между столиками. И я уже чувствовала, что он направляется ко мне и что пришел сюда с одной целью — посмотреть на меня. Предчувствие не обмануло, так же как и с тем толстяком в первый день. Вера вскочила с места, а я, продолжая курить, спокойно смотрела словно ничего особенного не происходило. Эсэсовец немного подождал, а потом повернул назад к выходу. Шеф устремился за ним словно тень.
Вера рухнула на стул, белая как смерть.
— Не рассчитывай на свою красоту, — сказала она надтреснутым голосом. — С ним проиграет любая.
— Посмотрим. — Меня саму удивил тон, которым я это произнесла.
Как только эсэсовец покинул зал, все тут же вернулось на круги своя: звон приборов и бокалов, громкая музыка, шум публики. К нашему столику направлялся мой постоянный клиент, владелец галантереи. Я сразу погасила бычок и «сделала лицо», придав ему выражение зазывного ожидания. Но не успел он дойти, как шеф преградил ему дорогу. Клиент не желал уступать, но, когда шеф шепнул ему что-то на ухо, поспешно вернулся на место. Через минуту хозяин уже сидел за нашим столиком. Нам с Верой никогда не приходилось видеть столько умиления на его физиономии. Наклонившись ко мне, он заворковал:
— Эличка, с сегодняшнего дня тебя ни для кого нет.
— Шеф меня хочет выбросить? — невинно улыбаясь, спросила я.
— Что ты? — искренне удивился он. — Теперь у тебя будет только один клиент.
Я хорошо знала, кто будет этим клиентом. Вера, глядя на меня со смешанным чувством удивления и страха, тоже знала. Боялась ли я?.. Может быть, ведь мне исполнилось только семнадцать лет. Я чувствовала себя словно под наркозом, но временами он переставал действовать, и тогда я снова становилась испуганным ребенком.
Прошло три дня, а я продолжала сидеть за столиком и скучать. Решила даже принести с собой книжку, хотя не знала, позволит ли шеф читать… Наконец он заявился. Даже не посмотрел в мою сторону, пересек зал и исчез в служебном помещении. Через какое-то время прибежал раскрасневшийся шеф и приказал мне идти в комнату на первом этаже. Чтобы туда попасть, нужно было пройти через администрацию. Я не зажгла свет и, споткнувшись о стул, зацепила чулок. Открывая дверь, думала только о спущенной петле. А может, таким образом хотела отодвинуть от себя страх. Войдя, мне показалось, что никого нет. Потом я увидела его. Он стоял у окна спиной ко мне. «И снова спина», — подумала я. Смеющийся Отто медленно повернулся, и мы взглянули друг на друга. Но я не могла рассмотреть его лица. Когда же он подошел ближе, я удивилась: это было обыкновенное лицо обыкновенного мужчины. Если бы он поднялся ко мне наверх в гражданской одежде, я бы отнеслась к нему, как к любому клиенту. От взгляда эсэсовца я почувствовала прикосновение смерти, и тут же включилась моя защитная система. Я впилась в его глаза без страха. И он отвел взор.
— Сидеть, — сказал мужчина по-польски, — мы сидеть…
— Можем говорить по-немецки, — предложила я.
Наши взгляды вновь встретились. Не отводя глаз, я стала раздеваться. Сбросила туфли (сразу пожалев об этом, потому что стала ниже ростом), медленно сняла чулки, затем платье, белье. Я стояла перед ним голая. Одним движением распустив волосы, старалась ни на минуту не потерять этот взгляд. С бесшабашным интересом я следила за его лицом.
— Вы не будете раздеваться? — спросила я.
— Может, выпьем шампанского? — вопросом на вопрос ответил Смеющийся Отто. И это было подтверждением того, что он боялся меня.
— Я не пью, — холодно отказалась я.
Он раздевался в темноте. Слабый свет с улицы высвечивал его силуэт. Вскоре мужчина стоял рядом со мной, худой и напряженный. Если бы он пришел с улицы, просто так, может, я выдала бы ему обычный «короткий номер». Но эсэсовский мундир висел здесь же на стуле. Я ненавидела его каждой частичкой своего тела и старалась победить в этом бою. Мне это удалось. Мой партнер выдохся, сделался немощным. Я чувствовала, как он старается взять себя в руки, как борется с собой, но не торопилась ему помочь. Длилось это достаточно долго, наконец он встал. Оделся и вышел, не сказав ни слова. Я осталась одна. И от испуга чуть не расплакалась. Ведь за такое оскорбление он мог сделать со мной все, что угодно: отправить на плац или просто выстрелить в упор в голову. А вдруг у меня остались считанные часы? Что будет с папой? Вышлют нас вместе или вместе замучают? Холодная, костлявая рука смерти сжимала меня за шею, и я сдерживалась, чтобы не закричать от страха. Не заходя в зал, отправилась домой.
Отец еще не спал, дремал в кресле.
— Ты так рано вернулась? — Приветливо сказал он.
— А не спрашиваешь откуда? — взорвалась я. — Ты ведь давно не веришь, что я даю уроки. Я девка! Знаешь, как меня называют? Королева борделя!
Он замахал руками, как бы отгоняя меня. В тот момент отец показался таким жалким. «Паяц с козьей бородкой», — подумала я с презрением и закрылась в кухне. В шкафу стояла бутылка с самогоном, я сделала большой глоток. Костлявая рука немного отпустила. Я просидела за столом в кухне несколько часов. А когда вернулась в комнату, папа спал или делал вид, что спит. Я легла в постель, хотя знала, что не усну. В какое-то мгновение мне захотелось забраться, как в детстве, к отцу под плед, ища утешения и помощи. Но теперь он во всем зависел от меня. Вера была права: гетто слишком рано состарило его. Он даже двигался, как одряхлевший старик. Когда я застала его утром в кухне, отец держал хлеб в горсти, отщипывая по кусочку, как это делают нищие.
— Есть же смалец, — напомнила я. — Почему ты не намажешь его на хлеб?
— Тебе не хватит.
— Оставь меня в покое, — резко проговорила я, прислушиваясь к шагам на лестнице: не идут ли за мной, а что еще хуже, за нами… Приближалось время, когда я должна была уходить на работу.
