Бур стал лицом к солдатам, спиной к могиле. Мертвая тишина повисла над лагерем Смолкли рыдания и стоны. Жгучая мука охватила все сердца. Короткая команда, мгновенное дребезжание металла, и двенадцать стволов вытянулись ровной сверкающей линией: солдаты взяли бура на прицел.
Осужденный стоял с обнаженной головой и открытой грудью, Глубоко вздохнув, он воскликнул:
— Прощайте, жена, дети, свобода! Прощай все, что я любил! Да здравствует независимость!.. А вы, солдаты: огонь!
Грянули двенадцать выстрелов, сопровождаемые глухим эхом. Бур пошатнулся и тяжело рухнул навзничь на один из могильных скатов.
Из уст жены вырвался крик отчаяния, заголосили дети.
Взвод взял на-караул, сделал полуоборот и двинулся в лагерь. Отряд, служивший оцеплением, разомкнулся и открыл наконец доступ к могиле.
Бур умер мгновенно. Из его груди, изрешеченной всеми шестью пулями, хлестали потоки крови.
Несчастная жена, тяжело опустившись на колени, благоговейно закрыла его глаза, даже в смерти сохранившие твердость. Потом, омочив свои пальцы в крови, ярко алевшей на разодранной одежде мужа, она осенила себя крестом и сказала детям:
— Сделайте, как я… И никогда не забывайте, что ваш отец — убитый англичанами мученик, кровь которого вопиет о мщении!
Дети последовали ее примеру. А старший сын, рослый четырнадцатилетний мальчик, решительно подошел к французу, который тоже плакал, и, взяв его за руку, твердо сказал:
— Ты возьмешь меня с собой. Правда?
— Да, — ответил француз, — у меня найдется для тебя и пони и мушкетон.
— Иди, дитя мое! — воскликнула, услышав его, мать. — Иди, сражайся за независимость, как подобает мужчине, и отомсти за отца!
Из дома принесли широкую простыню и веревку: простыню — чтобы завернуть в нее тело, веревку — чтобы опустить его в могилу.
Но тут прибежал запыхавшийся и взволнованный, коренастый и юркий, как белка, подросток.
Увидев молодого француза, он бросился к нему и тихо сказал:
— Нас предали!.. Беги, спасайся!.. Англичане знают, что ты на их передовой позиции. Скорей! Скорей!.. Лошади уже здесь.
— Благодарю, Фанфан… Иду. — И, обратившись к юному буру, француз сказал: — Обними свою мать, Поль, и следуй за мной.
Мальчик, названный Фанфаном, уже исчез. Сын казненного и молодой незнакомец последовали за ним.
Фанфан направился к заросли колючих мимоз, метко называемых в тех местах «подожди немного». Там, покусывая ветки, переминались с ноги на ногу два сильных пони, снаряженных по-боевому, с мушкетонами у седла и с туго набитыми походными сумками.
Ловко вскочив на одного из них, француз крикнул Полю:
— На круп позади Фанфана — и в галоп!.. Дело будет жаркое. С аванпостов уже донеслось несколько выстрелов, а над головами беглецов зажужжали пули, когда их пони взяли с места бешеным галопом. Возле дома Давида Поттера поднялась невообразимая суматоха.
— Окружить дом! Никого не выпускать! — крикнул примчавшийся на взмыленном коне полковой адъютант. — Где старший сержант?
— Здесь, господин лейтенант! — ответил сержант.
— Вы не приметили тут юношу, вернее — мальчика, в охотничьем костюме?
— Так точно, господин лейтенант, приметил!
— Где он?
— Я думаю, на ферме.
— Немедленно схватить его и доставить в штаб полка живым или мертвым.
— Живым или мертвым?.. Да ведь это же безобидный ребенок.
— Круглый идиот!.. Этот ребенок настоящий дьявол, он стоит целого полка! Это проклятый капитан Сорви-голова, командир разведчиков… Живо, живо! Всем кавалеристам, которыми вы располагаете, — в седло! В одно мгновение были взнузданы и оседланы тридцать коней. И началась бешеная погоня…
ГЛАВА 2 Гон. — Человек в роли дичи. — Дичь защищается. — Первые подвиги капитана Сорви- голова. — Бесстрашные юнцы. — Инстинкт лошадей. — Обходное движение. — Колючий кустарник. — Фанфан ранен. — Отчаянное бегство. — Пони убит. — Смертельная опасность. — Между двух огней
У англичан, этих страстных любителей спорта, все может послужить предлогом для неистовых скачек.
Если нет лисицы для травли с собаками, довольствуются маленькими комочками бумаги. Егерь, изображающий собой зверя, разбрасывает их как попало, Охота для потехи или даже подобие такой охоты вполне удовлетворяет спортсмена, лишь бы скакать через самые неожиданные препятствия и испытывать опьянение, которое так волнует искусного наездника. Но когда в перспективе у джентльмена охота за человеком! Когда человек становится дичью, которую нужно взять или убить!.. О! Тогда национальная страсть, помноженная на врожденную первобытную свирепость — Homo homini lupus est[4], превращается в настоящее неистовство. Перед такой охотой меркнут и Rally рарег[5] и Fox hunting[6].
Гнаться за человеком, присутствовать при его агонии — что за наслаждение для цивилизованных варваров! «Вперед! Вперед!..» У англичан этот возглас означает: «Кто придет первым».
Офицеры, пользуясь своей властью, приказали солдатам спешиться и бесцеремонно забрали их коней Взвод сформировался в одно мгновение. Он состоял из драгун, улан, гусар и нескольких yeomanry[7] этих бесстрашных охотников, еще более одержимых, чем их товарищи по регулярной армии.
«Вперед! Вперед!.»
Долг солдата и спортивный азарт подхлестывают друг друга, придавая особую напряженность скачке, которая с ходу приняла бешеный характер.
«Вперед!.. Вперед! Охота за человеком!
Взвод улан то смыкался, то растягивался, в зависимости от темперамента всадников и горячности их коней.
Впереди молодой уланский лейтенант на великолепном, породистом скакуне. С каждым его скачком офицер все больше удалялся от взвода и приближался к беглецам, которые опередили погоню не более чем на шестьсот метров.
Бедные мальчики мчались во весь опор на пони, неказистых с виду, но смелых и умных животных, честно исполнявших свой долг.
Вот оба отряда вступили в полосу высоких трав. Здесь пони приобрели некоторые преимущества: они перешли на своеобразный аллюр, при котором их передние ноги идут рысью, а задние галопом, что дает им возможность, почти не снижая скорости и не путаясь, пробираться среди высоких трав. На голой равнине их настигли бы за каких-нибудь десять минут, в прериях же удавалось сохранять расстояние, отделявшее их от преследователей.
Только уланский лейтенант да еще трое всадников постепенно нагоняли беглецов.
Пони молодого француза, которого англичане прозвали капитаном Сорви-голова, не обнаруживал еще ни малейших признаков усталости. Но удила пони, на котором скакали Фанфан и юный Поль, уже были покрыты обильной пеной; он явно начал уставать. — Фанфан! — крикнул Сорви-голова. — Ты не на деревянном коньке карусели, а в седле! Отдай поводья, положись на коня.
— Ладно, хозяин! — ответил Фанфан. — Придется тебе, Коко, думать за нас обоих, — ласково потрепал он по шее пони. — Впрочем, это не так уж трудно для тебя.
Сорви-голова между тем обернулся. Обеспокоенный приближением англичан, он отстегнул
