Ее пальцы казались такими теплыми в его холодной ладони. Все закружилось вокруг него, и он погрузился в темноту. Его охватило отчаяние. Он должен знать. Должен знать, преуспел ли он там, где проиграл в прошлом. И он должен сказать ей… должен сказать…
Глава 21
Кувыркаться в облаках было для него внове. Он протянул руку, чтобы дотронуться до того, что казалось сахарной ватой. Искры света пронеслись мимо, и ему захотелось последовать за ними. Он посмотрел вниз, на свои ноги, и заметил, что движется быстро. Даже слишком быстро. А потом он вспомнил…
В него стреляли. Но боли не было.
Он умирал.
Он попробовал опечалиться, но не смог. В воздухе были лишь радость и покой, которые омывали его израненное тело.
Но что-то точило его, нарушало тишину. В мозгу возник образ женщины.
О Господи, не-е-т! Он не оставит ее. Ни за что не оставит. Он любит ее. Любит с такой страстью, которую трудно погасить.
Он боролся за счастье. Он не хотел покоя. Он хотел… ее.
И подобно камню, брошенному в небо, его подъем вверх замедлился; он замер между звездами, и это показалось ему вечностью.
Затем, со скоростью загоревшейся спички, он помчался назад. Он снова был в облаках, снова двигался между ними.
Ничего, что ему будет больно, когда он упадет. Это его не пугало. Боль — это хорошо. Он вынесет боль для того, чтобы снова ощутить в объятиях Элизу. Он не закончил счеты с жизнью, у него осталось еще много чего недоделанного.
В последний момент его падение замедлилось подобно перышку, которое стремится к земле. Перед ним покачивалась Элизабет.
И в этот момент его пронзила боль. Вернулась какофония звуков.
Он с трудом поднял веки и увидел перед собой красавицу, по запыленному лицу которой бежали блестящие слезы.
— Элизабет… — Но из его горла не вышло ни звука.
— Роуленд? — Она смогла произнести это лишь шепотом. — Роуленд! О Господи! Пожалуйста, не двигайся. Не пытайся говорить… Доктор! — В ее голосе слышалась такая мольба, что ему захотелось успокоить ее. Однако он не мог открыть рта, поэтому зажмурился и попытался собраться с силами.
— Не шевелитесь, — сказал незнакомый голос. — Пуля вынута. Я зашью рану, как только замедлится кровотечение.
Проклятие. Ему нужно так много спросить… и сказать. Он сжал ее пальцы и почувствовал прикосновение приятно пахнувшего локона к своей щеке.
— Что, моя любовь? — прошептала она.
— А он… — прохрипел Роуленд. — А ты…
— Ш-ш-ш, тебе не надо напрягаться.
— Мне стало бы легче, если бы ты объяснила, дорогая.
— Ты убил его, Роуленд, — шепотом сказала она. — Весь удар на себя принял ты, а не я.
— А другие выстрелы… — Он застонал от боли, но был уверен, что справится с ней, какой бы сильной она ни была.
— Его смерть не будет на твоей ответственности, — прозвучал суровый голос полковника. — Я не допущу этого. В рапорте будет сказано не только о твоем выстреле.
Этот преступник и убийца мертв. Тяжесть с груди снята. Над ним послышались другие голоса.
— Твоя стрельба стала лучше, Мэннинг, — сказал Хелстон, пытаясь скрыть за шутливым тоном уважение.
— Что вы такое говорите, ваша светлость, — пробормотал Лефрой. — Стрельба хозяина всегда идеальна. — Верный Роуленду конюший в упор посмотрел на Майкла, который вопросительно вскинул бровь. — Если бы он хотел убить вас прошлой весной, то вогнал бы пулю вам в голову с такой же легкостью, как вон в того генерала в кустах.
Господи! Роуленд хотел, чтобы они все разошлись и позволили ему остаться с ней. Он снова закрыл глаза. Он хотел слышать ее голос, который казался колыбельной.
Он хотел заверить ее, что поправится, что они будут жить долго и что их жизнь будет наполнена чудесными событиями. Он знал это и нисколько не сомневался. Потому что когда снижался, он видел улыбающихся ангелов, они словно видели многие главы разворачивающейся впереди жизни.
Она хотела, чтобы он снова открыл глаза. Он вел себя настолько беспокойно последние три дня, что было настоящей мукой ухаживать за ним. Он не хотел лежать и тем самым лишил организм шанса выздороветь. Но наконец в последние несколько часов он успокоился.
Она почти безостановочно разговаривала с ним. Похоже, он чувствовал себя лучше, когда слышал ее голос. После того как рассказала ему обо всех подробностях своего детства, которые только смогла припомнить, она прибегла к рассказам о том, как они познакомились.
— Дорогой, — шепотом спрашивала она, — ты помнишь, как я первый раз приготовила обед? Я так старалась порадовать тебя. Мясной пирог, картошка, морковка… и имбирный пряник. Тебе это не понравилось. Но я знала, что ты любишь это; дело в том, что ты как-то по-особому морщишь брови, если тебе что-то нравится. Думаю, что я единственный человек, который понял, что это признак осторожности. Словно ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, что ты чувствуешь на самом деле.
Он пришел в себя так же, как относился к жизни, — без колебаний. Глаза его внезапно открылись, светлые и ясные.
— О, ты очнулся — очень тихо сказала она.
Он бросил взгляд на стакан с водой, который стоял поблизости, и она тут же поднесла его, осторожно придерживая голову.
Она не произнесла ни слова, пока он долго и жадно пил. Откинувшись на подушку, он расслабился, а она поставила стакан на стол.
Он следил за ней глазами.
Она провела ладонью по белой вышивке на простыне.
— Роуленд, ты должен быть гораздо осторожнее в будущем. Я не могу потерять тебя. Я слишком многое потеряла.
Он приложил палец к ее губам, заставляя ее замолчать.
— Нет, — возразила она, — я должна высказаться. Я знаю, почему ты это сделал: хотел спасти меня и отомстить за моего отца, — но я бы радостно жила даже при условии существования на свете этого монстра, а вот жить без…
— Элизабет, — хрипло перебил он.
—Да? — Она смахнула волосы с его лба. — Ты еще очень слаб. Хочешь бульону?
Он покачал головой, не спуская с нее глаз.
— А чего ты хочешь? — Она поправила подушку.
— Просто посиди рядом.
Она чувствовала, что он чего-то хочет.
— Может, намочить тряпку?
— Ш-ш-ш, — побормотал он.
Она сдалась. И утонула в его глазах. Она никогда не видела такого ясного взгляда.
Внезапно он свел брови.
— Я сожалею, что опоздал, — пророкотал он.
