принимать своего младшего сына таким, как есть. Она ждала, что я стану его защитником. — Голос его отяжелел от ненависти к себе. — А я стал ему врагом.
Хилари в ужасе затрясла головой.
— Нет, Коннер! Я не верю, что он видел в тебе врага!
— А что ему оставалось? Даже после смерти отца я не оставил его в покое. Он хотел поступать в академию художеств — я заставил его идти на факультет менеджмента. Разумеется, он провалился на первом же экзамене. А затем взбунтовался, как всякий мальчишка на его месте. Начал пить. На работе, куда я его определил, вообще не появлялся. Спал до полудня, рисовал до заката, а ночами шатался по барам. В какой-то забегаловке он подцепил Марлин и женился на ней, хоть я был против этого брака. Должно быть, сделал это специально, чтобы меня позлить.
— Нет! — прервала его Хилари, возмущенная таким самооговором. — Он женился, потому что любил Марлин!
— Может быть, — вяло отозвался Коннер. Он, кажется, почти не слышал ее, погруженный в свои невеселые мысли. — Однако к тому времени смыслом его жизни стала борьба со мной. Если я называл что- то белым, он тут же говорил: «Нет, черное». А я, как многие неразумные родители, не желал уступать даже в мелочах. Готов был сражаться с ним из-за каждого пустяка.
Он устало потер глаза. Ей хотелось бы воскликнуть: «Не надо, молчи, ничего не говори больше!» Но она знала: Коннер должен облегчить душу исповедью. Слишком долго он держал свои муки при себе.
— Однажды он пришел ко мне и потребовал ключи от лодочного сарая. Хотел куда-то отправиться на катере. — В бледном свете умирающего солнца лицо Коннера казалось пепельно-серым. — Я отказался отдать ключи. Он был под хмельком, к тому же я считал его увлечение катером пустой тратой времени.
Коннер тяжело опустил руку на подоконник, как будто хотел ударить по нему кулаком, но не нашел в себе сил.
— Я был так чертовски уверен в своей правоте! Не сомневался, что стараюсь для его же блага… А он, разумеется, воспринял мой отказ как бессмысленное издевательство. Взорвался, наговорил мне всякого…
Неожиданно беззащитным жестом он прижал ладонь к оконному стеклу. Должно быть, так узник в тюрьме тянется к заветной свободе, подумала Хилари.
— Ключей я, разумеется, не отдал. Еще чего не хватало, думал я, уступать этому молокососу! Пожалуй, еще решит, что одержал надо мной верх!
Рука его бессильно рухнула вниз. С губ сорвался тихий стон, полный невыносимой боли. Хилари догадывалась, что история приближается к кульминации.
— Но я не знал, — тихим, едва различимым голосом продолжал Коннер, — что у Томми есть дубликат ключа. Он мог взять катер, когда хотел, и не нуждался в моем позволении. Ему нужен был другой ключ из той же связки — ключ от пристройки к сараю…
Медленно, словно во сне, Хилари поднялась с кресла. Кошмар Коннера вдруг приобрел пугающую ясность.
— Что… — Голос ее дрогнул и погас. Она кашлянула и повторила: — Что было в той пристройке?
— Ничего особенного, — мертвым голосом ответил Коннер. — Так, кое-какое снаряжение. И еще — спасательные жилеты.
Спасательные жилеты! Хилари бросилась к Коннеру.
— Коннер, — с рыданием в голосе воскликнула она, — ты же не знал! Ты не мог знать!
— На борту катера был всего один жилет, — размеренно продолжал Коннер. Казалось, рассказ его обрел собственную жизнь: даже если Коннер сейчас упадет бездыханным, история брата будет звучать из мертвых уст, пока не дойдет до неизбежного конца. — Томми отдал его Марлин. Когда катер налетел на камень, обоих их выбросило за борт. От удара о воду Томми сломал обе ноги. Но он мог бы выжить — если бы был в жилете…
Голова у Хилари раскалывалась от непролитых слез. Она уже слышала эту историю и от души сожалела о юноше, погибшем такой нелепой и страшной смертью. Но сейчас, рассказанная тусклым, размеренным голосом Коннера, трагедия превратилась в невыносимый кошмар.
— Боже мой!..
Инстинктивно она вцепилась в его руку, словно надеялась удержать его на краю бездонной пропасти.
— И каждую ночь мне снится один и тот же сон, — продолжал он так, как будто и не слышал ее, и не чувствовал ее прикосновения. — Я бегу за ним к причалу, зову его, протягиваю ключи. Но он слишком далеко. И уже не слышит меня.
Коннер повернулся к Хилари. Взгляд его был затуманен болью.
— Вот почему я так ждал ребенка. Еще один шанс, понимаешь? В этот раз, думал я, буду вести себя иначе. Я все исправлю. Просто с ума сходил от мыслей о нем. Знаешь, порой я даже мечтал уговорить Марлин, чтобы она отдала малыша мне. А во Флориде покатил к одной женщине, с которой встречался несколько месяцев. Купил кольцо с бриллиантом и поехал делать ей предложение. Чтобы у ребенка Томми была настоящая семья.
Кольцо! То самое кольцо с бриллиантом, что валялось в ящике кухонного стола! Так оно предназначалось не Марлин, а какой-то другой женщине, о которой Хилари ничего не слышала…
— Кто она? — с трудом шевеля языком, выговорила Хилари. — Ты… ты любил ее?
— Нет, ни капли. Я вел себя как сумасшедший, хорошо, что вовремя это понял. Доехал до самого ее дома, развернулся и поехал обратно — должно быть, сообразил, что совершаю глупость. Понимаешь, Хилари, я был в отчаянии. Я…
— Понимаю, — прошептала она, кладя руки ему на грудь, словно желала усмирить отчаянный стук его сердца. — О, Коннер, как я тебя понимаю!
Он схватил ее за руки.
— Понимаешь? Действительно понимаешь?!
Хилари молча кивнула. Коннер крепче сжал ее руки.
— Узнав правду, я готов был кого-нибудь убить, — глухо проговорил он. — Марлин или тебя. А может, себя самого.
— Знаю, — ответила Хилари и погладила его по щеке, неровно выбритой и твердой, как камень. — Все хорошо, Коннер. Это неважно.
— Нет, важно! — возразил он, прижимаясь щекой к ее руке, словно младенец — к руке матери. — Не знаю, сможешь ли ты меня простить…
— Я давно тебя простила, — шептала Хилари. Едва ли она понимала смысла своих и его слов, знала только, что он страдает и нуждается в утешении. — Не надо, Коннер! Не мучай себя. Все позади.
Коннер прикрыл глаза, всецело отдаваясь ее ласке.
— Я назначил содержание для Марлин, — произнес он. — И сделал доверительный вклад на девочку. — Он назвал сумму, от которой у Хилари перехватило дыхание. — Обе они будут обеспечены до конца жизни, как и хотел Томми.
Хилари замерла на месте. Может быть, она чего-то недослышала?
— Но… — с трудом выдавила она, — но почему? Ведь ты считаешь, что Марлин женила его на себе обманом…
— Нет, Хилари, теперь я так не думаю, — обессиленно отозвался Коннер. — И, наверно, никогда не думал.
Хилари невольно ахнула, и Коннер прижал палец к ее губам.
— За последние дни я много чего понял, — заговорил он. — Главное, понял, что делать. Томми мертв и никогда не узнает, что я любил его именно таким, каким он был. Все, что я могу сделать для него, — почтить его память, его щедрость и душевное благородство тем, что исполню его желание. Он хотел, чтобы Марлин и ее дочь не боялись за свое будущее — значит, так оно и будет.
Слезы заструились по щекам Хилари.
— Коннер, — дрожащим голосом заговорила она. — Ты не обязан помогать Марлин! Она очень виновата перед тобой…
— Я был к ней слишком суров, — тихо ответил Коннер. — Наверно, подсознательно не мог ей
