— Скажешь, и одежды ему не надо?
— Уж босым да нагим он ходить не станет. Коли вы позволите ему остаться, за одежду я заплачу из своего жалованья.
Юноша с благодарностью взглянул на обретенного им могущественного друга, и глаза его засветились нежностью; мастер это заметил.
— Так ты взялся бы за черную работу — тяжелую,
нудную?
— Да, сэр, конечно. Поручите мне любое дело, я
сильный.
— Дрова таскать наверх можешь?
— Да, сэр.
— Скрести пол, как служанки, разводить огонь в каминах, носить воду в комнаты, колоть дрова? А еще — помогать по кухне и со стиркой? Присматривать за собакой?
— Да, сэр, я все могу, любое дело давайте!
— Погоди Генрих Штейн! Если ты собираешься поселять здесь всякий сброд без моего разрешения, ты глубоко ошиба…
— Замолчи! — оборвал ее муж. — Так вот, все вы тут высказались об этом парне, но один голос в расчет не приняли. А для меня он значит больше, чем все остальные. Я бы взял новичка с испытательным сроком, учитывая лишь этот голос. Вот вам мое слово. Можете обсуждать что-нибудь другое, с этим делом решено. Забирай парня, Катрина, дай ему комнату, пусть отдыхает.
Гордясь своей победой, Катрина еще выше подняла голову. Глаза юноши снова засветились благодарностью, и он сказал:
— Я бы хотел приступить к работе немедля, сэр.
Не дав мужу и слова молвить, фрау Штейн вмешалась в разговор:
— Хотела бы я знать, чей же это голос мы не учли? Я вроде не туга на ухо, а вот не слышала, кто подал за него голос?
— Собака.
На всех лицах выразилось изумление. Но что правда, то правда: собака не шевельнулась, когда явился этот парень. Никто, кроме мастера, не заметил странного поведения собаки. Впервые злющий, как дьявол, пес встретил чужака с вежливым безразличием Пес сидел на цепи в углу и мирно глодал кость, зажатую между лапами, даже не рычал, как обычно. В глазах фрау Штейн загорелся злорадный огонек, и она крикнула:
— Эй, ты! Хочешь работы? Есть работа для тебя, как по заказу. Иди, выгуливай пса!
Даже вовсе очерствевшие сердца дрогнули от такой жестокости, и ужас отразился на лицах, когда ничего не подозревавший незнакомец проявил готовность выполнить приказание хозяйки.
— Стой! — крикнул мастер.
Катрина, вспыхнув от возмущения, кинулась к юноше и удержала его.
— Позор! — только и сказала она.
Мастер, не сдерживая больше своего гнева, задал жене такую взбучку, что она онемела от изумления. Потом он обратился к незнакомцу:
— Можешь отдохнуть, но если хочешь работать, Катрина тебе дело найдет. Как тебя зовут?
— № 44, Новая Серия 864 962, — спокойно сказал юноша.
У присутствующих глаза на лоб полезли. Еще бы! Мастер решил, что он ослышался, и повторил свой вопрос. — № 44,-Новая Серия 864962, — столь же невозмутимо ответил юноша
— Черт знает что за имя! — воскликнул Ганс Катценъямер, возводя глаза к небу.
— Похоже на тюремный номер, — высказал предположение Мозес Хаас, ощупывая незнакомца крысиными глазками, теребя и подкручивая жиденькие усики, что у него было признаком глубокого раздумья.
— Странное имя, — протянул мастер с едва уловимой ноткой сомнения в голосе. — Кто тебя так назвал?
— Не знаю, сэр, — спокойно отвечал Сорок четвертый, — меня всегда так звали.
Мастер воздержался от дальнейших расспросов, опасаясь, очевидно, что ступил на тонкий лед, но Мария Фогель прощебетала:
— Ты был в тюрьме?
— Довольно об этом! — вскипел мастер. — Можешь не отвечать, если не хочешь, мой мальчик.
Он сделал паузу в надежде… Но Сорок четвертый не воспользовался случаем сказать что-нибудь в свою пользу. Он будто прирос к месту и не произнес ни слова. Насмешливые улыбки замелькали на лицах сидевших за столом, и мастер с трудом скрыл разочарование.
— Забирай его, Катрина, — сказал он как можно дружелюбнее, но в его голосе чувствовался легкий холодок, порадовавший недоброжелателей.
Катрина увела юношу.
Благоразумно опасаясь новой вспышки, никто не рискнул высказаться вслух, но едва слышный шепоток пополз вдоль стола, и суть его сводилась к следующему: промолчал — значит, признался, парень наверняка «тюремная птаха».
Плачевно начиналась для Сорок четвертого жизнь в замке. Все это сознавали. Маргет обеспокоенно спросила Густава Фишера, верит ли он в то, что говорят про новичка.
— Видите ли, фрейлейн, парень мог опровергнуть обвинение, но он промолчал, — с сожалением ответил Фишер.
— Пусть так, но какое у него славное лицо — честное, открытое и к тому же красивое.
— Верно, то-то и удивительно! Но он ничего не отрицал — вот в чем загвоздка. По правде говоря, он даже не проявил интереса к разговору.
— Знаю. Все это непонятно. А вы как считаете?
— Да он, похоже, глуп, раз не понимает, как это серьезно. Но лицо у него не глупое И все-таки его молчание в такой решающий момент — косвенное доказательство, что он был в тюрьме. И вместе с тем, преступник с таким лицом — непостижимо! Не могу помочь вам, фрейлейн, разгадать его загадку. Орешек мне не по зубам.
Явился Сорок четвертый, согнувшись под тяжестью большой вязанки дров. Он кинул их в ящик и тут же ушел. Вскоре он появился опять с такой же ношей, ушел, и так несколько раз.
— Послушай, парень, — сказал мастер, поднимаясь и выходя из-за стола, — хватит на сегодня, никто не требует, чтоб ты так надрывался.
— Ну еще вязанку, всего одну, — сказал юноша, будто просил об одолжении.
— Ну, разве только одну, последнюю, — милостиво разрешил мастер и вышел из комнаты.
Сорок четвертый принес последнюю вязанку и молча ожидал распоряжений. Распоряжений не последовало, и тогда он сам спросил, что еще надо сделать. Фрау Штейн не упустила удобный случай.
— Погуляй с собакой! — приказала она, и в ее желтых глазах сверкнула злобная радость.
Тут уж на нее ополчились и друзья, и враги. Все ринулись спасать Сорок четвертого, но было слишком поздно: он стоял на коленях и отвязывал цепь, почти касаясь лицом собачьей морды. Все оравой кинулись наутек, опасаясь спущенной с цепи собаки, но юноша поднялся и направился к двери с цепью в руке, а довольный пес шел за ним следом.
Глава IV
Хотите знать, вызвало ли это смятение? Еще какое! Минуты две вся братия молчала, будто лишившись дара речи, и, если глаза меня не обманывали, дрожа и бледнея, потом все разом принялись обсуждать происшествие. Это было бурное обсуждение, большинство изумлялось: невероятно, ни за что бы не поверили, если б не видели его воочию. В голосах Маргет, Фишера и Барти звучал восторг. Фрау Штейн, Катценъямер и Бинкс перемежали возгласы удивления проклятиями: они проклинали дьявола, вселившегося в Тюремную Птаху. По их мнению, чужак, дотронувшись до злющего пса, конечно, остался бы на месте, но в расчлененном виде; таким образом, над домом теперь нависла большая угроза, чем прежде,
