Маразм настолько крепчал, что Пирошников почувствовал острую потребность разрядить обстановку с помощью идиотской выходки.
Он щелкнул замком, приоткрыл дверь и высунул в коридор голову. Мгновенно все смолкли.
– Фиг вам! – выкрикнул Пирошников, для убедительности вздымая над головою фигу.
И снова нырнул обратно.
В коридоре раздались крики возмущения, но на приступ массы не пошли, а потихоньку разошлись по своим боксам.
Пирошников вернулся в комнату, где спала Серафима. Вернее, она уже проснулась и лишь дремала, сквозь сон прислушиваясь к мятежу в коридоре.
– Чего хотят? – спросила она сонно.
– Хлеба и зрелищ.
– А-а-а… Зрелищ – это неплохо. Я тоже хочу зрелищ.
– Вот и пойдем сегодня в кино, – сказал он.
– Да? С какой стати? – удивилась она.
– Мне нужно удалить свое тело из зоны действия Плывуна, – объяснил он.
– Не тело, а
– Да, пожалуй, ты права, – согласился он.
Серафима оделась и бесстрашно отправилась на кухню готовить завтрак. Через пять минут она вернулась с готовой яичницей и сообщила, что народ постарался не заметить ее присутствия.
Однако фига была предъявлена. Назвался груздем – не говори, что не дюж.
Поэтому после завтрака Пирошников с Серафимой, облачившись в спортивные костюмы, отправились в резиденцию на крыше, а там погрузились в теплый бассейн. Нужно было показать этим домочадцам, что «ничто нас в жизни не может вышибить из седла», как сформулировал это Пирошников словами Константина Симонова.
Как славно было плавать под стеклянной крышей, наблюдая сквозь стеклянные стены и крышу падающий снег, который таял, едва соприкоснувшись со стеклом, потому что крыша была с подогревом.
Вволю насладившись бассейном, они перешли в апартаменты, чтобы рассмотреть их на предмет предстоящего переезда.
Обстановка внутри напоминала гостиницу класса «люкс», а точнее, соответствовала представлениям Пирошникова о таких гостиницах, поскольку бывать в них ему не доводилось. Все очень комфортно, продуманно, высокого качества и начисто лишено каких-либо признаков индивидуальности.
Собственно, это и была гостиница для бывшего хозяина, которую предстояло превратить в дом.
Серафима обнаружила в платяном шкафу кое-какую одежду и без разговоров запихала ее в пакеты, которые спрятала в антресоли шкафа.
– Может, что-то оставить? Пригодится, – возразил Пирошников.
– Носить одежду с чужого плеча неприлично, – сказала она, – если это только не родной человек. Кроме того, она не подходит по размеру.
Исключение было сделано для роскошного синего шелкового халата с золотыми блестками, который висел в ванной. Он напоминал мантию или летнюю одежду Деда Мороза – был легок и спадал, струясь, до самого пола, когда Пирошников его примерил. Халат оказался впору.
– Пусть висит, – сказал он. – Это же ничей халат. Просто для моющихся.
Серафима согласилась. Ей тоже понравился этот халат.
Подобный разговор возник, когда Серафима добралась до холодильника и продуктовых шкафчиков в кухне. Здесь было довольно много запасов – банки, упаковки, фасованные продукты – причем часть из них была вскрыта и отчасти использована.
Серафима вознамерилась все выбросить на том основании, что это чужое.
Пирошникову стало жаль продуктов.
– Давай оставим, – сказал он.
– Жаба задавила? – улыбнулась она.
Пирошников подошел к ней близко и тихо, но внушительно проговорил:
– Если ты хоть раз еще употребишь это омерзительное выражение, то я тебя… уволю!
Она в тон ему ответила:
– А если ты когда-нибудь еще употребишь по отношению ко мне слово «уволю», то я уволю тебя!
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, а потом вдруг вместе рассмеялись, и Пирошников, неловко хромая, закружил жену, как бы вальсируя.
– Вот! Вот что нам было надо! – восклицал он. – Послать друг друга нах! Вот теперь я поверил, что мы какая-никакая семья.
Отдышавшись, он сказал.
– Давай рассудим. Продукты, которые вскрыты, – это чужие продукты. Ими пользовались. Их жрали, грубо говоря. Мы их выбросим… Но нераспечатанные продукты – это услуга администрации для проживающих. Они пока ничьи…
– Каких проживающих? Здесь останавливался один человек!
– А это совершенно неважно. Останавливался он – теперь останавливаемся мы. И продукты – наши. Убедил?
– Хорошо, – согласилась она. – А макароны выбрасывать? Их из упаковки переложили в стеклянную банку.
– Это вопрос философский, – сказал Пирошников. – Я бы оставил.
Обследование апартаментов показало, что почти ничего, кроме одежды, ноутбука и любимых предметов, типа настольной лампы или персональной чашки для чая, сюда везти нет надобности. А посему переезд завершили в тот же день, съездив пару раз на лифте туда-сюда. Теперь в распоряжении Пирошникова и Серафимы были столовая, гостиная, кабинет и спальня. Не считая гостевой комнаты и кухни. Впрочем, последняя была совмещена со столовой.
Домочадцы наблюдали за переездом внимательно, но неназойливо, препятствий не чинили, от комментариев воздерживались. Пирошников запер квартиру и магазин, который еще официально не открылся после возвращения на старое место, и они с Серафимой отправились в кино.
В кинотеатре Пирошников не был так много лет, что и не вспомнить. Последним точно датированным воспоминанием был просмотр фильма «Приключения Буратино» вместе с Толиком и Наденькой, когда Толику было примерно лет восемь-девять, то есть больше тридцати лет назад. Неудивительно, что современный кинотеатр поразил Пирошникова – и кресла, и звук, и очки, чтобы смотреть объемное изображение… Короче говоря, все, кроме самого фильма, который не имел никакого отношения к жизни, к людям и к самому Пирошникову.
Странно, подумал он. Буратино имел отношение к моей жизни, хотя я был тогда взрослым человеком. Да он и сейчас имеет к ней отношение. Я до сих пор ищу золотой ключик.
Фильм закончился около девяти часов вечера и Пирошников с Серафимой не спеша пошли пешком по Большому проспекту Петроградской стороны и дальше погружаясь в сеть улочек, которые привели их к дому. Подходя к нему, они заметили у главного подъезда желтый фургон с надписью «Водоканал» и прибавили шаг.
– Что там еще стряслось? – пробормотал Пирошников.
В вестибюле они увидели человек шесть домочадцев, которые что-то обсуждали и смолкли, завидев Пирошникова.
– Езжай наверх, я зайду к Максиму, узнаю, – распорядился Пирошников, передавая Серафиме ключи от резиденции.
Она уехала на лифте, а он по лестнице направился вниз.
В коридоре минус третьего тоже было довольно многолюдно для вечернего часа. Домочадцы стояли группками и тоже замолкали, когда Пирошников проходил мимо.
Все это вызывало тревогу, но паники в людях он не замечал.
Наконец он дошел до бокса аспиранта и постучал в дверь.
– Заходите! Открыто! – раздался изнутри голос Максима. Пирошников вошел. Максим сидел за
