Форель всегда стоит головой против течения и привыкла к тому, что прозрачная быстрина несет на нее ветки, сучья и змеящиеся, почерневшие в воде обрывки корней и трав. Поэтому она не пугается опущенного в глубину удилища и матики.
…В лагере по обыкновению уже горят костры.
Нина Георгиевна, сидя на «стуле» — деревянном обрубке, скалывает попорченный трещинами и примесями верхний слой-оболочку кристаллов. Из-под маленького долота, по которому она точно и размеренно ударяет молотком, летят светлые брызги. Очищенные кристаллы блестящими прозрачными ромбами сыплются на подставку.
Подходит рабочий, с которым я разведывал пещеру.
— Вот, Нина Георгиевна, сегодня я добыл.
Он протягивает огромный, чистый, как слеза, кристалл, уже обработанный им.
— Самый красивый из всех! — говорит Нина Георгиевна, взвешивая на ладони тяжелый кристалл: — Полномер, граммов двести будет. Ну, Петро, поздравляю!
…Постепенно все вокруг заволокли густые тучи. Пошел дождь с крупным градом. Мы забились в палатки.
К ночи небо прояснилось. Высыпали звезды. В степи звезды теплые. Здесь они излучают горный холод и кажутся осколками льда.
В шесть часов утра выехал в Сахрай верхом вместе с двумя геологами и бригадиром колхозной конефермы, пасущей табун вблизи лагеря. На этот раз наш путь лежит напрямик — через высокий лесистый хребет.
Густой темный лес дышит сыростью и прелью. Среди старых буков и пихт светлеют поляны. Они поросли белокопытником и крапивой. В сорной траве, покрывающей поляны, повсюду видны полусгнившие, почерневшие, деревянные срубы, кучи замшелых камней и щебня, могильные курганы. Это остатки черкесских поселений — аулищ и казачьих сторожевых постов.
В теперешних названиях мест, где были расположены военные посты, в искаженном виде сохранены их старинные обозначения: Блонкауз, Бекет (блокгауз, пикет).
В Сахрае мы остановились на прежней квартире, у лесника Митрофана Даниловича, опытного охотника, хорошо знающего здешние леса.
— Встречаются здесь, — отвечает на мои расспросы Митрофан Данилович, по-моему, такие, породы медведей: бурый, побольше стервятник; черный, белогорлый — поменьше и серый, седой — муравьятник.
Куниц я знаю три породы. Это желтодушка большая, желтодушка малая — медовка: она меньше ростом, и пух у нее не синий, а белый, когда дунешь на шкурку, и каменная куница-белодушка. Говорят, что есть еще водяная куница, но это путают: куница бродит всюду, попадается и в камнях у воды. По рекам же приходилось встречать только выдру и норку.
Оленей мы различаем так: один — пониже, с тупыми ушами, с разлапыми рогами и частыми отростками, другой — высокий, остроухий, рога у него прямые и отростки более редкие.
Лисиц, зайцев, диких котов тоже считаем по две породы: красная лисица — поменьше и серая — более крупная. Есть заяц-мартовик — в марте котится; он поменьше, цветом серый и очень быстрый: от собак лучше бегает, а большой будет посветлее. Кот рыжеватой окраски — тот всегда длиннее, и кот сероватый — этот короче.
Кабаны есть длиннорылые и тупорылые. Длиннорылые — те на высоких ногах, туловище у них короткое и худое. Они самые злые.
С рюкзаком за плечами иду на почту договариваться о поездке в Даховскую.
Мне дали почтовую лошадь, и сопровождает меня сын заведующего почтой Саша.
…На привале у нас с Сашей завязался разговор.
Саше четырнадцать лет. Он живой, любознательный мальчик, учится в седьмом классе Даховской школы. Саша — пионер и юный натуралист. Для коллекций школьного юннатского кружка Саша ловит змей и тритонов, собирает растения, бабочек, жуков и яйца птиц. Недавно он застрелил филина для чучела.
В трех километрах от станицы Даховской есть большая пещера, которую до конца никому не удавалось пройти. Саша был там с товарищами. Ребята взяли с собой факелы и фонари.
В пещеру ведет широкое темное отверстие. Под высокими оводами пещеры кружатся летучие мыши. С потолка стекает вода и нависают сталактиты. В пещере три «комнаты». Первая комната переходит вскоре в узкий коридор — отсюда можно двигаться дальше только гуськом: это вторая «комната». Ребята нашли ее заваленной камнями, и в глубине она была закрыта деревянной дверью. Они разбили дверь и проникли в третью комнату, такую же обширную, как и первая.
Тут они увидели сложенную из камней кровать и много костей и черепов, человеческих и звериных. В третьей комнате течет родник, и вдоль него на щебне оттиснут след, похожий на человеческий. Дальше ребята не пошли: слишком узкий ход и вязкая красная глина охладили их исследовательский пыл.
Мы беседуем, отдыхая в тени молодого дубка. Над нами раскинулось чистое синее небо. Кругом стадом зеленорунных овец рассыпались холмы и невысокие пологие горы. Из лесу доносится шипящий крик сойки.
В траве, у наших ног, сонно передвигаются истомленные зноем яркозеленые кузнечики, раздумчиво шевелят усами блестящие бронзовые жуки.
…В Даховскую мы прибыли в полдень.
По дороге в дом заповедника меня догнал крепкоскулый, приземистый человек в военной форме, с бронзовыми дубовыми листками на фуражке и тремя синими звездочками в петлицах. Он оказался начальником охраны и парторгом заповедника.
Помещение в доме заповедника было уже занято студентами-геоморфологами — мужем и женой, едущими из Москвы в Кавказский заповедник на летнюю практику. Мы с моим спутником устроились на колхозной квартире для приезжих, небольшой, но замечательно чистой.
Иван Леонтьевич Деревянко — так зовут моего нового знакомого — неторопливо рассказывает окающим говорком:
— Туристы, даже вузовцы-биологи, считают, что зверь «кусается». Лично я знаю лишь один достоверный случай нападения зверя на человека: это учинил медведь, зашедший из охотничьего района и раненный там. Напротив, очень часты случаи, когда животные не пугаются людей и даже ищут у них защиты. Прошлой зимой к костру, зажженному остановившимся на ночлег научным работником заповедника, подбежала лань. Она дрожала и еле держалась на ногах. За ней показался волк. Снег в эту зиму был очень глубокий, и лань, которую гнал волк, проваливалась в него почти по брюхо. Волк бежал рядом со следом лани: подмерзшая корка его выдерживала. Увидев костер и человека, он метнулся в сторону.
Интересно наблюдать, как ведут себя дикие животные в лесу и горах, где человек бывает редко.
Когда медведь разгребает муравейник, он совершенно не обращает внимания на окружающее. Он никого не боится, поэтому у него и чутье некоторым образом ослабевает. Олени, козы, серны — те всегда начеку, потому что на них охотятся волки и рыси.
Выехали в Гузерипль подводой. На ней устроилась и чета геоморфологов. Начальник охраны сопровождает нас верхом. Так как идет дождь, он накинул на плечи косматую бурку и стал похож на черкеса.
По пути встречается много речных террас, и геоморфологи слезают с подводы, бесстрашно бредут по глубоким лужам и грязи, производят измерения и заносят их в блокноты.
С гор ползет тяжелый серый туман. Небо заволокли низко нависшие тучи. Берег Белой, по которому мы едем, очень крут. Река с шумом несется через пороги, роет берега, кипит и бьет водопадами в каменных теснинах.
Проложенная в скалах дорога сначала идет через сплошной лес диких груш и кислиц, затем появляются дубы, смешанные с буками и пихтой. Чем выше в горы, тем больше бука, пихты, осины и граба.
