двоюродными братьями викингов, какими приходятся манданам осейджи и микмаки. Лучше бы мы напоили их и бросили в реку… Лейф же, напротив, велел растянуть шкуры на еловых ветвях и пригласил шестерку провести ночь под крышей Большого Дома. Бретонцы в радостью согласились и еще какое-то время пели, чтобы отблагодарить Лейфа за его гостеприимство.
— И что ж, вы пошли спать?
— Торлом охранял вход в поселок. Я ушел вместе с Орном и Гуннаром, поскольку ночевал в давильне возле валуш, и пожелал спокойной ночи этим двум, спавшим в меховом складе. Рунн Ирландец остался в доме Лейфа с бретонцами.
Дядя Бьярни не смог сдержаться.
— Какая неосторожность оставить в доме больше чужаков, чем друзей!
Тюркер пожал своими худыми плечами.
— В этом новом краю мы позабыли древнюю мудрость севера, Бьярни Турлусон, ибо мы больше не думали, что зло бегает по земле, как бешеный волк. Нас обманули боги, а также дружеские речи этих путешественников.
Тюркер встал. Он заново переживал в уме трагическую ночь.
— Все произошло очень быстро. Ночью гэлы захватили совсем сонными Рунна Ирландца и Лейфа, закололи кинжалами дозорного Торлома и Орна с Гуннаром. Наконец нашли и меня в давильне и отмолотили, как зерно, потом связали с ног до головы. Не знаю, почему они меня не прикончили… Двое из них отнесли меня в Большой Дом…
Эйрик Рыжий так сжал кулаки, что суставы его пальцев стали совсем белыми.
— А что они сделали с женой Лейфа и маленьким Эйриком? — прохрипел он.
— Позже я узнал, что в суматохе первых мгновений Иннети-ки удалось бежать и унести с собой спящего малыша.
Эйрик вздохнул столь сильно, что его широкая грудь приподнялась, как щит, и сломалась одна из костяных застежек на его кафтане из оленьей кожи.
— Я все перепутал, — продолжал Тюркер, хлопнув себя по голове. — Не дело вливать в чан больше сока, чем он может вместить. А на меня столько всего обрушилось в тот день да и в последующие! Итак, я увидел, что Лейфа и Рунна скрутили так же крепко, как и меня.
Один из гэлов заговорил с Ирландцем, и он переводил по мере того, как тот его об этом просил. Я прекрасно помню эту речь, в которой раскрылось все лицемерие этих лис. Они поклялись, уж не знаю чем, что не тронут нас, поскольку мы им нужны, чтобы провести их корабли по большому океану, что мы прекрасно сумеем отвезти их обратно в христианские страны и что нам было бы лучше прислушаться к голосу разума. Они не захотели обременять себя Торломом, Орном и Гуннаром, думая, что опасно шести воинам присматривать за шестью пленниками.
Лейф оставался очень спокойным и прекрасно собой владел. Он думал, что Иннети-ки хватит времени, чтобы добраться до большого острова манданов и оповестить своих братьев. Через Рунна он спросил у гэла, куда он намеревается нас везти. «На тот большой остров Стокфиш, что расположен в трех днях плавания на востоке, в устье этой реки», — резко ответил тот.
После чего гэлы проверили наши веревки и принялись грабить склады, ничуть не заботясь о нас. Они сделали немало ходок от поселка к своему стоящему под скалой на якоре кораблю, унося с собой каждый раз тюки шкур, мешки сушеной рыбы и берестяные меры, в которых мы хранили летний урожай дикой пшеницы. Мы слышали, как они смеялись и шутили, занимаясь грабежом. Очень скоро они наполнили трюмы, поскольку от работы не отлынивали.
Бьярни машинально чертил на земле магические фигуры.
— Скрелинги видели судно под Кросснессом, Тюркер. Почему же они не пришли?
— Скрелинги редко приходили в поселок. Виннета-ка и его люди благородно старались не стеснять нас, да к тому же большая часть воинов отправилась накануне по тропе буйволов к югу.
Тюркер устало провел рукой по лбу.
— Но говорить, говорить, какой от этого толк! Они посадили нас на свой корабль, широкий и высокий, как маленький кнорр, а двое из них вернулись в поселок и подожгли склады и Большой Дом Лейфа. Мне никогда не забыть глаз Лейфа, когда пламя огненной гривой взметнулось над крышей. В тот момент, если бы мы были свободны от пут, то думаю, мы бы раздавили шестерых гэлов, как лесных мышей, но я единственный сумел освободиться от переплетенных виноградных лоз, и Лейф приказал мне прыгать в реку. «Эйрик Рыжий и дядя Бьярни скоро будут здесь. Тебе нужно отвезти их в Стокфиш, Тюркер…» — повторил он три раза.
Парус был готов, оставалось лишь поднять якорь, когда вернутся поджигатели. Кросснесс полыхал в ночи, как огненная башня.
— Прыгай! — приказал мне Лейф.
«Рывком я разорвал веревки, которые до этого перетер о раковины на своем поясе. Один из бретонцев догадался о моем намерении. Он бросился на меня, размахивая дротиком. Жгучая боль рассекла мне щеку. Я повалил этого человека и швырнул его дротик в реку, затем прыгнул…»
Концом пальца Тюркер массировал вздувшийся шрам на ране.
— Кровь струилась у меня по лицу. Я проплыл по течению до камышей, где живут цапли и выдры. Я чувствовал на себе дыхание смерти. Я еле передвигался, увязая в иле, и силы покинули меня. Когда я открыл глаза, корабль гэлов исчезал в утреннем тумане. В этот момент прибыли на трех длинных лодках Иннети-ки, вождь Виннета-ка и несколько скрелингов, оставшихся на острове. Чувство чести скрелингов запрещало им сражаться ночью. Несмотря на мольбы дочери, Виннета-ка дождался рассвета, чтобы обратиться с речью к воинам. Слишком поздно… Я стоял неподвижный, как скала, перед горем Иннети-ки, сжимавшей в объятиях маленького Эйрика. Она не плакала, ибо скрелинги презирают слезы, но лицо ее стало пепельным.
Бьярни Турлусон плюнул в почерневшие обломки.
— Пусть перед моей дверью в Восточном поселке в Гренландии поставят позорный посох, если я вернусь домой, не отомстив за все это. Почему ты один в Кросснессе и на реке, Тюркер, и почему вождь скрелингов избегает нас?
— Виннета-ка, Иннети-ки и все скрелинги — мужчины и женщины, старики и дети, а также сын Лейфа — отправились по реке в край озер всего лишь три дня назад. Они направляются на большой сбор всех манданских племен, где встречаются речные, лесные, равнинные и озерные братья. Это — закон, и никто не может уклониться. Они вернутся, когда закончатся празднества белого времени года. Уплывая на березовой пироге, жена Лейфа попросила меня остаться здесь на утесе и сторожить парус викингов.
В этот момент Омене-ти, скрелинг, закончив ощипывать тетеревов издал продолжительный свист и направился к группе викингов.
— Вот к нам идет мудрость скрелингов, — сказал Тюркер, прищурившись. — Свистом он предупреждает, что не стремится узнать наши секреты.
Старый следопыт мерил вереск ровным шагом.
— Почему ты не последовал за остальными на праздник своего народа? — настороженно спросил Скьольд.
Тюркер разразился смехом, и тысяча складок прорезали его лоб и щеки.
— Почему не мелят одновременно твердоостный ячмень и гладкую пшеницу? Омене-ти — не мандан. Он принадлежит к племени, которое называют беотуками, мой маленький брат. Среди мандатов он, как старый Тюркер среди викингов, — чужак.
Снова франк с рябым лицом сощурил свои хитрые глаза.
— Беотуки живут на большом острове в трех днях плавания… Омене-ти может показать нам дорогу по волнам. Ибо земля, которую гэлы называют Стокфишем, и есть та самая земля, которой предки-беотуки Омене-ти дали название Белого острова.
Викинги восхищенно посмотрели на Тюркера. Тот, кто обнаружил виноград на Новой Земле, был, конечно, отличной от них расы — реалистичной и одновременно наделенной богатым воображением… Омене-ти поравнялся с викингами и поднял правую руку на уровень сердца, ладонью наружу.
— Омене-ти, — начал Тюркер…
Скрелинг выслушал его, ничем не выдав своих чувств, затем заговорил сам и говорил долго. Скьольд
