сапогами, в нее прыгнули… шведские солдаты. Они скрутили Рябову руки и потащили на фрегат. Такая же участь постигла и рыбаков.
На палубе вож огляделся. Хороши «торговцы»… По бортам фрегата стояло полтора десятка замаскированных брезентом пушек, возле них ядра, порох.
Рябова доставили в просторную каюту. Рослый швед — видимо, главный начальник — приказал солдатам развязать Рябова, усадил его в кресло, угостил ромом и табаком. А затем, тыча пальцем в карту, показал Архангельск, другой швед, чином пониже, на ломаном русском языке попросил вожа помочь провести корабль по Северной Двине.
Хозяин каюты вынул из сундука кожаный мешочек, высыпал на стол золотые монеты. Рябов к ним не притронулся. Швед ухмыльнулся и прибавил золота. Вож молчал. Швед, побагровев, хотел было еще добавить денег, но тотчас понял, что русский не желает вести корабли в Архангельск.
Рябова жестоко избили и бросили в трюм. Он впал в забытье, а когда очнулся, почувствовал — фрегат убрал паруса. «Не иначе как к острову Мудьюг подошли», — подумал Рябов. И вдруг услышал на палубе выстрелы, отчаянные крики. Минуту спустя загремел запор на крышке люка, в трюм швырнули окровавленного, стонущего человека.
Рябов пригляделся и ахнул: неужто Борисов! И верно, то был Борисов из караульной команды с острова Мудьюг.
— Дмитрий, ты-то как? Где тебя-то взяли? — прошептал Рябов.
— У Мудьюга, обманом… — вздохнул Борисов.
И рассказал, как это произошло.
Когда «голландские купцы» подошли к острову Мудьюг, к ним направилась на баркасе команда для таможенного досмотра. Иноземцы пустили русских на палубу. А затем выскочили солдаты… Кого убили, а кого связали и побросали в канатные ящики.
Так Борисов узнал, что к устью Северной Двины пришла шведская эскадра, ею командовал вице-адмирал Шеблад. На кораблях находилось более тысячи солдат. Шведы задумали сжечь Архангельск, верфи и магазины, как тогда называли складские помещения, казнить корабельных мастеров. А маскировка под торговые корабли потребовалась для захвата русских моряков, знавших ход в Архангельск: фарватер реки извилист, изобилует опасными мелями.
— Без вожа им не обойтись, — сказал Борисов.
Через некоторое время Рябова и Борисова опять повели в каюту. Борисов толмачил, то есть переводил со шведского. Шведы опять сулили Рябову большие деньги за проводку эскадры. И снова, избив поморов, отправили их под замок.
А потом внезапно открылся люк, трюм осветили солнечные лучи. Солдаты вытолкали поморов на палубу, провели к командиру фрегата.
— Указывайте путь в Архангельск. Если что случится…
Швед показал на пеньковую петлю, свисавшую с реи.
Четыре вражеских корабля остались в заливе, а два фрегата и яхта направились в Северную Двину.
Иван Рябов был хорошим, опытным лоцманом. Он много раз водил по своенравной реке «торговые разных земель корабли». Но теперь на родной дом шел враг… Нет, не бывать свеям в Архангельске! У вожа созрел дерзкий план.
Рябов перекрестился и встал рядом с рулевым.
— Мало лево!.. Мало право!..
Попутный ветер туго надувал паруса.
Посадить корабли на мель можно было в любом месте, лишь опоздай малость с подачей команды. Но рядом дрейфовала эскадра, шведы снимут суда с камней и уйдут безнаказанно. Рябов решил повременить до Новодвинской крепости, расположенной в самом узком месте речного фарватера. Из разговоров со шведами вож понял, что они не знают о том, что уже год как на берегах реки «градодельцы и всякие вымышленники к городскому строению» денно и нощно возводят грозные бастионы. И хотя крепость не была закончена постройкой, пушкари стояли в полной готовности.
Показались очертания каменных башен. «Пора», — подумал Рябов и приготовился дать команду, как вдруг его схватили за плечи, потащили, втолкнули в каюту. Вслед за ним бросили туда и Борисова.
— У, опять… опять обманом взять думают, — волнуясь, проговорил Борисов. — Ты видел? А? Видел, как от крепости баркас-то отошел? Вот они нас и убрали с палубы.
На подходах к крепости шведские солдаты попрятались, а морские офицеры, скинув мундиры, напялили кафтаны.
— Что за фрегаты? Куда идете? — окликнули русские.
Шведы что-то ответили. Снова послышались удары весел, баркас подходил. «Неужели и этих пленят?» Рябов мучительно раздумывал: «Что предпринять? Вырваться из каюты? Но рядом дюжие молодцы…» И тут с баркаса грохнули выстрелы. «Заметили обман, заметили!..»
Дверь каюты распахнулась, несколько шведов с искаженными от ярости лицами чуть ли не волоком потащили Рябова с Борисовым к штурвалу.
Вражеские солдаты в зеленых мундирах и медных касках, лежа на палубе, вели огонь по баркасу.
— Веди в Архангельск! — приказал Рябову шведский офицер. — Быстрее!
Отряд кораблей двинулся вперед.
— Лево руля! — отчетливо и зычно скомандовал Рябов.
Борисов перевел, но швед-рулевой медлил. Рябов, оттолкнув его, сам крутанул огромный штурвал, и тут… тут фрегат с ходу врезался в песок, по палубе с грохотом покатились ядра и бочки. Следом выскочила на мель неприятельская яхта, а третий корабль едва успел отвернуть в сторону.
— Расстрелять! — бешено рявкнул командир фрегата.
Раздались выстрелы. Борисов был убит наповал. Рухнул и Рябов. Он услышал, как открыли огонь русские крепостные пушки, и смежил веки.
Вскоре шведы сбросили поморов за борт. Студеная вода ожгла тяжело раненного Рябова, но он, напрягая последние силы, поплыл…
А крепость посылала ядро за ядром. И уже ринулись на врага десятки больших лодок с солдатами.
Бой длился более суток. Оставив убитых, шведы бежали на шлюпках. Русским достались пять флагов, новехонькие пушки, много ядер и гранат.
Прозоровский не поверил в столь быструю и решительную победу, ему привезли неприятельский флаг и ядро с плененного фрегата, и только тогда воевода потрусил в Новодвинскую крепость.
Шведские суда были сняты с мели и торжественно приведены в Архангельск. Царь Петр написал: «Зело чудесно, что отразили злобнейших шведов».
Весь Архангельск праздновал победу, а Рябов сидел… в сыром каземате: князь Прозоровский обвинил его в нарушении запрета на плавание. Напрасно корабельный вож доказывал, что он не по своей воле отправился за рыбой — его послал настоятель монастыря, что он, рискуя жизнью, посадил вражеские корабли «напротив пушек»…
Рябова били палками, били плетьми, заковали в кандалы, объявили изменником.
Летом 1702 года в Архангельск приехал Петр I. Он вручил Новодвинской крепости боевое знамя, офицеров повысил в чинах, солдат наградил деньгами.
— А где ж тот лоцман, что посадил шведов на мель? — поинтересовался Петр.
Ему ответили: в тюрьме, мол, Иван Рябов.
— Он поступил, как Публий Гораций Коклес, — молвил Петр и приказал немедленно освободить лоцмана.
(По легенде, прославленный древнеримский герой один защищал переправу через Тибр от этрусков; защищал до тех пор, пока мост не разобрали, отрезав врагов от Рима.)
Рябова привели, Петр поцеловал его в голову, подарил кафтан со своего плеча, навсегда избавил от всех повинностей и податей.
— Ну вот, здесь и должен быть этот флаг, — сказал работник музея, вволя архангельских матросов в хранилище знамен.
Ого, сколько же тут трофейных флагов! Одни обернуты вокруг штоков и упрятаны в брезентовые чехлы, другие лежат стопками. Больше всего шведских. И не удивительно: только во время Северной войны 1700–1721 годов свыше шестидесяти шведских кораблей сдались в плен русским.
А самые первые трофейные флаги достались благодаря Рябову. Но где же они?
К сожалению, из множества шведских флагов, хранящихся в музее, только семь имеют историческую аттестацию — только о семи можно с точностью сказать, что они захвачены в таком-то или таком-то сражении. А все другие снабжены пометкой: «Взят со шведского корабля в одну из войн России со Швецией в восемнадцатом или начале девятнадцатого века». Это объясняется просто: в музей флаги поступали не сразу после боев. Они десятки лет находились в крепостях, портовых арсеналах, в церквах и соборах. Так было, очевидно, и с «рябовскими» флагами, этими прямоугольными синими полотнищами, пересеченными прямым желтым крестом.
— Будем искать, — пообещал архангельским гостям хранитель знаменного фонда. — Возможно, они в другом музее.
— Если разыщете, сообщите, пожалуйста, — попросили матросы.
— А куда писать?
— Архангельск. Экипажу корабля «Иван Рябов».
Сержант Щепотьев
Модель-горельеф 4-пушечного шведского бота «Эсперн»…
Трофей? Нет, «изготовлена русскими умельцами в начале восемнадцатого века».
«Образцовый кораблик»? Нет, российские корабелы не копировали иностранные боты.
Модель появилась в музее благодаря подвигу сержанта Михаила Щепотьева.
