Прийя Базил
Имбирь и мускат
Посвящается моим родным, у которых в запасе всегда полно историй.
И Мэтти, который помог мне написать собственную.
— Что там за беда? — спросил он.
— Да не то что беда, — сказала его жена. — Просто история двух людей, которые живут вместе, постепенно что-то открывают друг в друге, но открывают далеко не все.[1]
Часть I
1
«Помни, все можно скрыть, только не Имбирь и Мускат, Любовь и Запах», — влажно прошептала Бибиджи на ухо Сарне перед отъездом из Амритсара. Что это было — попытка утешить или предостеречь? Сарна так и не поняла. Она накрутила уголок пурпурного сари на палец и стерла с уха влагу материнского прощания. Отзвук слов еще долго звучал в ее голове, пока крупный силуэт машущей с перрона Бибиджи не исчез вдали. Лишь тогда Сарне стало легче; наконец-то она уезжает прочь от этих мест.
Когда двадцать шесть часов и тысячу четыреста километров спустя они прибыли в Бомбей, впереди их ждал еще долгий путь. Очень долгий. Четыре тысячи пятьсот двадцать восемь километров, если точнее. Сарна надеялась, этого будет достаточно.
Погода словно бы жалела все, что Сарна так непринужденно оставляла позади — воздух накалился до сорока пяти градусов. Под беспощадным июньским солнцем гавань исходила потом вялой жизнедеятельности. У заборов столпились в недвижном бессилии торговцы, чересчур утомленные, чтобы зазывать покупателей, бездельники, у которых зной отбил охоту предаваться праздности, и нищие, от жары забывшие о своих недугах. Море было нездорового серо-зеленого цвета, оно лениво развалилось, будто страдало от сильнейшего солнечного удара. Среди этой картины всеобщего изнеможения выделялся единственный островок работы: могучая скрипящая туша «Амры», корабля, который с минуты на минуту должен был отплыть в Момбасу, в Кению.
Туда-сюда сновали носильщики, согнувшись вдвое под тяжестью багажа. Все, что можно было наполнить или завязать в узел, служило им для переноски вещей. Неослабевающий поток обитых железом сундуков, деревянных ящиков, мешков и разноцветных узлов из старых сари ловко преодолевал скопления пассажиров и провожающих. Беспокойная толпа пыталась противостоять жаре, поглощая воду с лимоном, которую разливали с деревянных повозок деловитые худощавые торговцы — казалось, они выработали в себе верблюжью устойчивость к зною. Среди торговцев равнодушно бродили карманники и прочие мелкие жулики. День для них был удачный: в такую жару люди увлечет: но обмахивались веерами, вместо того чтобы следить за пожитками. Но даже воры были не в состоянии собраться с силами и всерьез взяться за легкую добычу.
Сквозь весь этот кавардак к кораблю пробирались молодожены, Сарна и Карам. Он был не в духе. Из Амритсара они ехали в тесноте, а неумолимый зной совершенно его вымотал. В медленном продвижении на корабль со всем скарбом приятного тоже было мало. Носильщики помогали тащить багаж, но в напрасных попытках упорядочить их работу Карам чувствовал себя пастухом, ведущим стадо овец по оживленной улице. Только вот крепкой дубины для нерадивых животных у него не было, поэтому приходилось полагаться на свои глаза, чтобы не упустить из виду всех четырех проныр; на голос, чтобы погромче ругаться и поддерживать скорость движения; на собственное проворство, чтобы не отставать от шустрых носильщиков и быстро двигаться сквозь плотную толпу и еще более плотный зной.
— Болван! — заорал Карам на одного. Тот остановился прямо посреди дороги и ковырял в носу. — Решил отдохнуть? Занимайся собой в свободное время. А сейчас изволь позаботиться о моих вещах!
Еще минуту носильщик с непроницаемой миной продолжат свое занятие, а потом вернулся к работе.
— Бездельник! И куда тебя понесло?! — завопил Карам другому недотепе, который, по-видимому, сбился с пути и взял вправо, хотя «Амра» была прямо перед ними.
— Так быстрей выйдет! — ответил носильщик, словно не видел ничего дурного в том, чтобы обойти очередь сбоку и вклиниться в нее уже спереди.
— Никаких «быстрей», а ну поворачивай обратно! Мы идем прямо, как и все, — постановил Карам. Он оглянулся и увидел жену, которая с любовью несла сумки, набитые манго — в последнюю минуту она настояла на том, чтобы их купить. Жара не пощадила и Сарну, оставив на ее щеках красные пятна, Острый нос, влажный от испарины, блестел на ее лице, точно алмаз тонкой огранки. Сердце сжалось в груди у Карама. Боже, как она прекрасна! Это откровение снова и снова поражало его до глубины души.
Однако красота Сарны еще не означала, что ее не в чем было упрекнуть. Карам винил жену за задержку в гавани. Ее упрямство и желание забрать из Индии все до последнего привели к тому, что он теперь, будто сумасшедший циркач, гонялся по адскому пеклу за четырьмя носильщиками. Карам вез домой, в Африку, молодую жену и тяжелый опыт — а это не нуждалось в сумках. Сарна, впрочем, без труда восполнила недостаток его багажа, взяв с собой из Амритсара все, что только можно было.
— Не понимаю, ты хочешь открыть в Африке собственный магазин? — Карам изумленно наблюдал, как жена складывает в сумки травы, пряности и прочую сушеную снедь, которой запросто хватило бы на всю жизнь.
Сарна рассмеялась и покачала головой.
— Куда тебе столько? — не успокаивался Карам. — Ты сможешь купить все это там!
Она приподняла брови и усмехнулась:
— Просто на всякий случай, С'дхарджи.
Он с приятным удивлением отметил, что Сарна обратилась к нему сокращенно. «Сардхарджи»[2] недолго оставалось в устах Сарны в своем первозданном виде. Карам прекрасно знал, что супруге негоже так разговаривать, но ему нравилось милое «С'дхарджи». Он принимал его за свидетельство любви и каждый раз радовался, услышав это слово.
Менее приятным было «на всякий случай» — так Сарна могла объяснить все, что угодно. Карам беспомощно наблюдал, как сундуки наполняются кухонной утварью, ярдами тканей для шитья, мешками хны, грудами одежды и непонятными лекарствами. Если все эти вещи по крайней мере имели предназначение (хотя он и сомневался в их ценности), то остальное просто приводило его в замешательство: всевозможные тряпки и обрезки, пустые пузырьки и коробочки, поношенная детская одежда…
Карам пытался противостоять этой накопительной тактике, причем самыми разными способами. В его голове один за другим складывались неопровержимые аргументы:
