— Что? — уставился он на нее. Романтичный сумрак бара превращается в плотную темноту. — Ты хочешь спросить, нет ли у меня СПИДа?
— Нет, я хочу спросить, знаешь ли ты моего отца? — Вопрос настолько нелеп, что он не обращает на него внимания и продолжает:
— Ты хочешь знать, в порядке ли мой анализ? Да? — Он явно оскорблен; за кого она его принимает?
— Я хочу спросить: знаком ли ты с моим отцом? Это очень важно. — Ее рука лежит на его руке. Ее тон убеждает его в том, что для нее это действительно важно.
— Естественно, нет, — говорит он. — А должен?
— Ты должен понять! Это очень сложно, но попробуй меня понять… — Она начинает плакать, вытирая глаза салфеткой, потом сморкается. Неужели он не может ее понять? Или она неспособна ничего объяснить?..
— Ты хочешь, чтобы я все понял с самого начала или мне позволено узнать все по порядку? Я согласен на полную откровенность, но у событий должна быть последовательность.
Он любым путем хочет удержать эту женщину, похожую на мальчика, с походкой восемнадцатилетней девушки, которая нетвердо стоит на высоких каблуках, такую беззащитную и искреннюю.
— Я хочу, чтобы все имело смысл, — очень осторожно говорит она. — Что бы ни происходило между нами. Моя жизнь была очень сложной, и либо ты часть того, что уже было, либо ты что-то новое. Я должна знать это, понимаешь. Не может быть того или другого понемногу. Это невозможно. Мне бы хотелось тебя знать. Я не хочу слепо доверять, притворяться, что все, что происходит, замечательно.
Она замолкает, чтобы перевести дыхание. Он протягивает ей бокал, и она делает глоток, потом продолжает:
— Везде ловушки, везде! Все, до чего я дотрагиваюсь, отравлено, испорчено, искажено, понимаешь? Искажено настолько, что рассыпается в прах…
Пол сидит неподвижно. Он второй раз выступает в роли ее исповедника. Он может сказать, что готов ей помочь, но… но он любит ее. Непонятное чувство. Эта женщина явно полусумасшедшая, но такая необычная, такая притягательная.
Она хочет отдать ему себя и в то же время не хочет дать ничего.
— Ты не устал? Ведь уже поздно? — спрашивает она.
— Я в другом часовом поясе, так же, как и ты. Я прилетел сегодня из Калифорнии. Для меня еще рано.
— А для меня поздно, слишком поздно!
— Не хнычь, — говорит он.
— Я очень, очень плохая, — говорит она. И опять всхлипывает.
— Плохая в чем? — уточняет он. — В играх, в теннисе, в ведении домашнего хозяйства?
— Нет, плохая, — отвечает она. — Я убила человека. Я хочу, чтобы ты знал это.
«Может быть, ее няньки уронили в детстве на каменный пол, — думает он. — Строгое католическое воспитание, запуганность». Он знает, как ей помочь.
— Это не грех, — говорит он. В его голосе слышится сила.
— Убить кого-то не грех? — переспрашивает она.
— Нет, любить, — он все четко произносит. Он не хочет, чтобы все было просто. Всегда все было просто. И сейчас становится просто и совсем неинтересно.
— Я не об этом говорю. Я убила.
— Аборт не грех. Ты не должна беспокоиться об этом. — У католиков всегда так…
— Он был любовником моего отца и оставил меня из-за моей лучшей подруги. Я желала ему смерти; я убила его с помощью колдовства. Он упал с обрыва. Я плохая, — говорит она.
Ее лицо мокрое от слез, она переводит на него широко раскрытые странные глаза:
— Мне хотелось бы любить тебя, но я — плохая, и ты не можешь хотеть меня. Я могу причинить тебе вред, а ты был так мил.
Во всем, что она говорила, не было никакого смысла. Но именно это завораживает его.
Он сидит, наклонившись к ней, а она — откинувшись на стул. «Может быть, на сей раз, — думала она, — вред будет причинен мне».
— Если, — говорит она, — ты послан для того, чтобы наказать меня… — Но слова тонут в темноте.
— Ты расскажешь мне позже, — говорит он. — Хорошо?! — Его рука дотрагивается до ее руки, она вздрагивает от его прикосновения.
Она выглядит как мальчишка, он никогда не думал, что ему это нравится. Короткие волосы и гладкая кожа.
Их губы стремятся навстречу друг другу.
У них одно дыхание. Руки лежат спокойно. Все вопросы в движении губ. Но этого недостаточно для Флоренс. Она кладет руки ему на плечи, как бы проверяя стену: насколько она прочная и надежная. Она не может обнять его за плечи — они слишком широкие. У него сильное и крепкое тело.
И снова губы — они такие мягкие, неизвестно, чьи мягче. Она притягивает его к себе — она хочет…
…прыгнуть и раствориться в нем как в океане…
Внезапно она отстраняется от него. Он чувствует, как сопротивляются ее локти и плечи.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Я пожелала ему смерти, и он умер, — говорит она.
— Может быть, ты теперь пожелаешь мне жизни, — шепчет он.
Он играет очарованного принца. Именно этого ей и хочется.
— Нет, — возражает она. — Ты должен знать. Я не стремилась к тебе. Я никогда не думала желать тебя.
— Да? — говорит он. Он старается найти аргументы в свою пользу. — Я богат, — с беспомощной улыбкой говорит он, чувствуя нелепость своих слов. — Я разведен, свободен, меня считают, в общем, хорошим человеком, у меня двое детей, я много путешествую, в моей семье нет сумасшедших, я не употребляю героин и не сплю с мужчинами, не думаю, что тебе следует чего-то опасаться с моей стороны. Почему бы тебе не стремиться ко мне?
Она хмурится.
Он не понимает, что с ним, он никогда не говорил раньше таких слов, все сказанное им звучит как предложение руки и сердца.
— Ну и чего же ты хочешь?.. — спрашивает она холодно и немного смущенно.
Он с удивлением отмечает, что ему сдавило от волнения грудь. Его голова горяча, он боится сказать что-нибудь не то, боится потерять ее. Он, Пол, мог разгадать кого угодно. В этом секрет его успеха, но с ней он чувствует себя беспомощным.
— Уже поздно, — говорит он.
— Да, я хочу домой, — отвечает она.
Он провожает ее до дома, ждет на ступеньках, пока она откроет все замки: она пробует то один ключ, то другой. Это раздражает его, он вырывает из ее рук связку ключей и сразу же открывает дверь. Она смело входит в вестибюль и поворачивается к нему.
— Со мной все в порядке, — говорит она. — Мне просто нужно выспаться.
— А я не думал, что с тобой что-то не в порядке, — отзывается он игриво. — Спокойной ночи.
Он выходит на улицу.
— Ты… — начинает она, но он опережает ее.
— Я позвоню.
— У тебя есть мой номер?
— Ну, если это тот же, по которому я звонил чуть раньше, то есть, — отвечает он.
Она, конечно же, не может вспомнить, где выключатели. Включена лишь большая лампа в гостиной около телефона. Флоренс на цыпочках поднимается по лестнице, слышно, как громко тикают часы, днем их
