– Вот именно. А ты что делаешь?
Я сосредоточенно вертела соломинку в бокале, предлагая раздраженному шефу догадаться самостоятельно о том, что я делаю на пляже, когда с утра такое солнце, такое море, такое небо...
– А ты меня избегаешь, игнорируешь и, кажется, сплетничаешь обо мне со своими приятельницами.
– Виктор Алексеевич, с чего вы взяли?
Нужен ты нам, сплетничать о тебе. Теперь понятно, почему его за завтраком перекосило. Решил, что над ним смеемся!
– Я вас не избегаю и ни с кем о вас не говорю. Просто вы с утра особняком держались, я решила, что лучше вам не мешать.
– Ты неправильно решила. – Пенкин придал своему «неправильно» особый смысл. – Я не очень хорошо себя чувствую, и мне надо, чтобы ты была рядом на всякий случай. После обеда мы с тобой отправляемся в город. Это приказ. А пока можешь идти переодеваться.
Я кивнула, погасив в зародыше порыв встать по стойке «смирно», щелкнуть резиновыми шлепанцами и отчеканить: «Слушаюсь!» В конце концов, совесть надо иметь. Мы вон загораем-развлекаемся, а мой шеф сидит один как бирюк. Придется его выгуливать, все-таки я как бы в командировке.
Глава 6
Пенкин решительно забрался в местную повозку, и мне ничего не оставалось, как лезть следом. Тук-тук напоминал детский аттракцион: открытый красно-голубой вагончик с четырьмя, по два в ряд, пассажирскими сиденьями. Наш водитель наверняка стоял среди чернявых парней, болтающих непонятно и хохочущих неподалеку, и подходить к нам явно не торопился.
– Узнай, доедем мы до центра или нет? – распорядился босс, поправляя темно-коричневую бейсболку с кроликом-плейбоем.
Тоже мне, плейбой! Не лучше ли было сначала узнать, куда едут эти тележки, а уж потом вскарабкиваться? И как мне узнавать, не орать же? На мое счастье, а может, в ответ на мой призывный взгляд, к тук-туку подошел один из местных и начал что-то лопотать по-французски. Нет, дружок, по- французски я никак не могу. По-английски – и то не очень.
Однако я вспомнила весь свой скудный словарный запас и спросила то, о чем так хотелось узнать моему шефу.
По-английски абориген говорил ничуть не лучше меня, наверное, поэтому я его легко понимала. Получив ответ, я перевела Пенкину:
– Едем, как только сядут еще двое.
– И сколько нам этих еще двоих ждать? – сварливо спросил он, как будто это я заставила его садиться на тук-тук.
Впрочем, буквально через несколько минут подсела еще одна пассажирка – молодая, худенькая, рыжеволосая, с большой сумкой через плечо, – и наш «вагоновожатый» решил трогать. Тук-тук, сдается мне, был на мотороллерной тяге: споро набрал ход и затарахтел по шоссе со скоростью километров сорок в час. Асфальт замелькал практически у моих ног: никаких дверок вагончику не полагалось, и, случись какой ухаб, можно было запросто вывалиться наружу.
– Ой, мамочки! – Я изо всех сил вцепилась в поручень.
– О, вы русские! – оглянулась к нам пассажирка. – Я из Вильнюса, а откуда вы?
– Из Москвы, – приосанился Пенкин.
– Давно в Тунисе?
– Седьмой день, – с достоинством отвечал мой босс. – И сколько стоит из Вильнюса приехать сюда?
– Я взяла экономичный вариант для студентов, три звезды за триста евро, – улыбнулась девушка. – А загорать сюда езжу, здесь можно пройти на пляж отеля.
– Ну и как у вас в Вильнюсе русским живется? – не отставал мой любознательный шеф.
А я, пока он беседовал, пыталась совладать со своими ощущениями: восторгом от свободной, с ветром в лицо, поездки и страхом вывалиться под колеса этого тук-тука.
Мы ехали еще минут десять, пока наш водитель не остановился и не показал в сторону какой-то глухой высокой стены с бойницами.
– Медина!
– Это что, центр? – спросил у меня Пенкин.
На его удивленный взгляд водитель закивал. Пришлось вылезать из повозки.
Медина оказалась чем-то вроде старого укрепления. Теперь за стеной с бойницами, окружавшей территорию размером с футбольное поле, располагался рынок. Разумеется, мы пошли его смотреть.
Так вот ты какой, восточный рынок: помидоры, дыни, клубника, орехи, мешки с пряностями, женские платья в пол с восточным орнаментом на груди и головными платками в тон, мужские белые свободные рубахи, ювелирные лавки, лавки с посудой. И рядом: кроссовки, футболки, бейсболки, джинсы.
– Велкам, велкам! – зазывают торговцы, сплошь усатые мужики в белых накидках.
– Зайдем? – оглядывается на меня Пенкин, и торговцы тут же меняют пластинку.
– Эй, давай заходи, недорого!
Ну ни фига себе недорого! Какие-то паршивые футболки – шестьсот рублей на наши деньги. Эй, ребята, в Москве возле метро такие за двести продают! Но Пенкин выбрал себе одну, сине-голубую, якобы «Адидас». Мне кажется, из чувства самосохранения: торговец так активно расхваливает свой товар, перебегая с места на место и перекрывая нам путь к выходу, что кажется: не купишь ничего – обидишь до смерти. Не исключено, что своей собственной.
После полутемного склепа лавчонки солнце слепит. Пенкин встал, щурится и на фоне связок чеснока и длиннющих мочалок смотрится очень экзотично. Толстенький, невысокий, в белых батнике и льняных штанах, основательно измятых в тук-туке, на голове темная бейсболка, на ногах желто-синие кроссовки. За спиной – улочка-коридор с лавчонками и хищными арабами, поджидающими добычу.
– Виктор Алексеевич, а давайте я вас сфотографирую!
Есть, готово! И вот этих манекенов в женских платьях щелкну. У одной «дамы» отбит нос, у второй сломана рука, но осанка гордая и драпировки ярчайшие: фиолетовое с золотом и оранжевое с зеленым.
– Лариса, не отставай.
Пенкину некогда ждать, пока я закончу делать снимки, и он топает к выходу. Спешу следом – что-то страшновато потеряться среди этих разбойников, маскирующихся под мирных торговцев.
Мы прошли всю Медину насквозь и увидели набережную. Носами друг к другу покачивались на волнах два парусника. И каких! Круглые дощатые бока с медными заклепками, веревочные снасти и потрясающие фигуры на носу. На том, что слева – птичья голова, на правом – Синдбад с черной бородой, в белой чалме и с вытаращенными глазами. Голливуд, да и только! Стоп, снято!
Я буквально впала в экстаз. Город был таким необычным, таким ярким, как с картинки. Синее-синее небо, чуть потемнее синее-синее море, белый-белый песок и, в тон ему, белые домики на чистеньких узких улочках, по которым ходят местные женщины в ярких платьях до пят, мужчины в светлых штанах и свободных рубахах вперемешку с мужчинами в шортах и панамках и женщинами в брюках и майках. Я делала короткие перебежки, то и дело жужжа фотоаппаратом, пока Пенкин не придержал меня за локоть.
Мы вышли на Апельсиновую улицу. По крайней мере я ее назвала так. Вдоль обочин расположились маленькие кафешки – столы вынесены прямо на улицу, под тень незнакомых мне раскидистых деревьев. И возле каждого – оранжевые «фонарики». Апельсины уложены горкой в плетеные корзины, а еще в какие-то круглые проволочные конструкции, похожие на птичьи клетки – вазы на каждом столике. Пенкин выбрал один, сел и кивнул мне, чтобы и я присела. Я тут же сфотографировала белого гипсового льва на нашем столе. Через спину у него были перекинуты две плетеные корзинки с апельсинами. Вьючный лев. Однако! Я взяла один апельсин и стала чистить. Вскоре подошел усатый мужчина и начал по-французски расхваливать местную кухню. По крайней мере я так решила – о чем еще можно говорить так долго и эмоционально? Разве что апельсина пожалел!
– Скажи ему, чтобы принес кус-кус, – распорядился мой шеф.
– Туа кус-кус! – обрадовался официант.
