– Не будем говорить о Юрке. Давай о себе поговорим.
– Давай.
– У меня такое чувство, как будто я в чем-то виноват перед тобой. Наверно, виноват...
– Ни в чем ты не виноват. И не надо говорить. Не надо об этом говорить, пока я не приеду в Ленинград.
– Ты приедешь?
– Наверно, приеду. Ты не слышал, что я тебе крикнула, когда ты уходил? Не слышал?
– «Вон парус»?
– «Вон парус» я раньше крикнула. Я очень рада, что ты не слышал.
– Что ты крикнула?
– Этого я тебе никогда не скажу... А может быть, скажу, если приеду в Ленинград. Я так боялась, что ты слышал. – Инка сверху из-под ресниц поглядывала на меня, чуть кося глазами. Она до половины сняла старенькие лодочки, и они держались на пальцах. На влажной ступне четко обозначалась кромка пыли. – Володя, я пойду, – сказала Инка и продолжала сидеть.
– Подожди, до поезда еще двадцать минут, – сказал я.
– Я не буду ждать поезда. Мне же еще идти семь километров, а потом я еще должна работать. Я с обеда ушла.
– Хочешь есть?
– Нет. У тебя деньги есть? Купи мне черешни. Я шла через базарчик и видела черешню.
Мы вышли из палисадника.
– Сашка и Витька тебя видели. Ты к ним не подойдешь?
– Нет.
На пристанционном базарчике я купил Инке большой кулек черешни. Я обнял Инку и поцеловал. Мы поцеловались торопливо, потому что стеснялись посторонних. У Инки были полные глаза слез, но она не плакала. Она пошла от меня, и на ходу ела черешни, и сплевывала под ноги косточки.
– Из молодых, да ранние, совести нет, – сказала женщина, торговавшая шкатулками из ракушек.
Я стоял и смотрел, пока Инка не повернула за угол, а потом сказал:
– Тетенька, а зачем человеку совесть?
– Оно и видно, что тебе она ни к чему.
Я не стал говорить с этой разомлевшей от жары женщиной. На первом, пути стоял наш поезд. На перроне на меня налетел Сашка и начал орать:
– Где тебя носит? Я обегал всю станцию.
– Не ори, – сказал я. – Ходил смотреть город.
– Инку видел?
– Померещилась вам Инка.
– С ума сойти. Я же видел ее собственными глазами.
– Надо было подойти.
– Но она шла на станцию. Кто мог подумать, что она идет не к нам?
Мы прошли к нашему вагону. Возле него стоял Витька.
– Ты слышал? Оказывается, Инка нам померещилась. Оказывается, мы с тобой психи, – сказал Сашка.
Витька смотрел на меня и молчал. К вагону подошел Павел. У него блестели глаза, и он несколько раз провел рукой по воздуху прежде, чем ухватился за поручни.
– В Джанкое буду опохмеляться. Разбудите, – сказал он.
Пробило три звонка, и пассажиры бросились к вагонам. Мы прошли до второго тамбура. Я остался в тамбуре. Сашка тоже хотел остаться, но Витька втолкнул его в вагон. За станцией горячий ветер ворвался в отворенную дверь. По глазам ударило море – густо-синее, в белых барашках. На пустой дороге я увидел маленькую фигурку, и на таком расстоянии не понять было, идет она или стоит на месте. Я спустился на последнюю ступеньку и провис на поручнях. Ветер рвал на мне рубашку, близко под ногами пролетала назад земля.
– Инка, моя Инка!
Ветер заталкивал в рот слова, а грохот поезда заглушал голос.
