обыкновение подчеркивать свои пошлые шуточки, доставляющие большое удовольствие буржуа. Он сопровождал эти шутки особым жестом, а именно — весело потирал руки, сжимая правый кулак горстью левой. Этот прием сопутствовал смеху; чаще всего он прибегал к такому жесту, когда, по его мнению, ему удавалось сказать что-нибудь остроумное, и он сам же первый покатывался с хохоту. Быть может, излишне добавлять, что Филеас слыл в Арси человеком любезным и обаятельным.
— Я постараюсь, — ответил Симон Жиге, — достойно представлять...
— Баранов Шампани, — живо подхватил Ахилл Пигу, прерывая своего друга.
Кандидат молча проглотил насмешку, так как ему пришлось поспешить навстречу двум новым избирателям.
Один из них был хозяин «Мула», лучшего трактира в Арси, стоявшего на Большой площади, на углу Бриеннской улицы. Этот почтенный трактирщик, по фамилии Пупар, был женат на сестре знаменитого Готара, верного слуги графини де Сен-Синь, одного из действующих лиц процесса Симезов. В свое время Готар был оправдан. Пупар, правда, принадлежал к числу обитателей Арси, наиболее преданных семье Сен-Синь, но лакей полковника Жиге в течение двух дней так ловко и усердно обрабатывал трактирщика, что тот решил пустить в ход все свое влияние в пользу кандидатуры Симона, уверенный, что этим он подстроит каверзу врагу Сен-Синей, и уже успел потолковать в этом смысле с аптекарем Фромаже. Последний же, не будучи поставщиком замка Гондревиль, с радостью воспользовался случаем, чтобы затеять интригу против семьи Келлера.
Благодаря своим многочисленным связям эти представители мелкой буржуазии могли воздействовать на известное число колеблющихся избирателей, ибо с ними советовалось немало арсийцев, для которых политические убеждения кандидатов не играли роли. Поэтому адвокат завладел Пупаром, предоставив аптекаря Фромаже своему отцу, который вышел приветствовать явившихся избирателей.
Младший инженер округа, делопроизводитель мэрии, четыре судебных пристава, трое стряпчих, секретарь окружного суда и секретарь местного суда, регистратор и сборщик налогов, два врача — соперники Варле, шурина Гревена, мельник, два помощника Филеаса, издатель-типограф и еще с десяток буржуа города Арси гуськом вошли в сад и, разбившись на кучки, принялись прогуливаться по аллеям в ожидании, пока соберется достаточно народу, чтобы открыть собрание. Наконец, около полудня, пятьдесят человек, вырядившиеся по-праздничному, — причем большинство явилось скорее из желания поглядеть богатые парадные комнаты г-жи Марион, о которых шло столько россказней во всей округе, — расселись на стульях, приготовленных хозяйкой. Окна оставили открытыми, и вскоре воцарилась столь глубокая тишина, что слышно было шуршание шелковой юбки г-жи Марион, которая не устояла перед соблазном — спустилась в сад и уселась в таком месте, откуда можно было слышать все, что происходило в гостиной. Кухарка, горничная и лакей собрались в столовой и волновались не меньше своих хозяев.
— Господа, — начал Симон Жиге, — некоторые из вас пожелали оказать честь моему отцу, предложив ему председательствовать на этом собрании, но полковник Жиге поручил мне передать его извинения и выразить при этом его благодарность, ибо в вашем пожелании он видит награду за свои заслуги перед отечеством. Мы собрались в его доме, поэтому он считает своим долгом отказаться от обязанности председателя и предлагает вместо себя всеми уважаемого коммерсанта, которому вы доверили высшую должность в городском самоуправлении, — господина Бовизажа.
— Браво! Браво!
— Я думаю, мы все согласны с тем, что нам необходимо на нашем собрании — в высшей степени дружеском... но вместе с тем совершенно свободном и которое ни в какой мере не предвосхищает предвыборного собрания, где вы будете предлагать вопросы кандидатам и взвешивать их заслуги... необходимо, говорю я, соблюдать конституционные... формы... палаты представителей.
— Да! Да! — закричали все в один голос.
— Итак, — снова начал Симон, — согласно воле собрания, я имею честь просить господина мэра занять председательское кресло.
Филеас встал и прошел через всю гостиную, чувствуя, что покраснел, как вишня. Потом, когда он уселся за стол, то увидел перед собой не сотню глаз, а сто тысяч свечей. Ему даже почудилось, будто солнце зажгло в гостиной пожар, и он ощутил, по его собственному выражению, что в горле у него сухо, как в соляной копи.
— Поблагодарите, — шепнул ему Симон.
— Господа...
Воцарилось столь напряженное молчание, что Филеас почувствовал резь в животе.
— Что нужно сказать, Симон? — спросил он вполголоса.
— Ну, что же вы молчите? — обратился к нему Ахилл Пигу.
— Господа, — сказал адвокат, возмущенный дерзким возгласом нотариуса, — честь, которую вы оказали господину мэру, быть может, застала его врасплох, но едва ли удивила.
— Вот именно, — подхватил Бовизаж, — я так тронут вниманием моих сограждан, что не могу не чувствовать себя крайне польщенным.
— Браво! — крикнул один только нотариус.
«Да будь я проклят! — сказал про себя Бовизаж. — Если меня еще раз заставят выступать с речью...»
— Угодно ли господам Фромаже и Марсело взять на себя обязанности счетчиков? — спросил Симон Жиге.
— Было бы правильней, — заявил Ахилл Пигу, вставая, — если бы собрание само наметило двух членов президиума, раз уж мы решили следовать примеру палаты.
— В самом деле, так будет лучше, — сказал тучный г-н Молло, секретарь окружного суда, — иначе все это собрание — просто комедия, и его участники не свободны. Тогда уж давайте и дальше все делать так, как хочется господину Симону.
Симон шептал что-то Бовизажу, после чего тот встал и разразился возгласом: «Господа», который должен был привлечь «внимание всего зала».
— Простите, господин председатель, — сказал Ахилл Пигу, — но вам надлежит председательствовать, а не совещаться...
— Господа, если мы хотим действовать... сообразуясь... с парламентскими правилами, — начал Бовизаж, повторяя то, что ему подсказывал Симон, — то я бы просил... высокочтимого господина Пигу подойти к этому столу и говорить отсюда.
Пигу ринулся к столику, выпрямился и, опершись на него кончиками пальцев, заговорил без малейшего стеснения, почти как прославленный господин Тьер.
— Господа, не я внес предложение подражать палате, ибо до сегодняшнего дня палаты действительно казались мне неподражаемыми; тем не менее я вполне согласен, что собрание из шестидесяти с лишним видных жителей Шампани должно обзавестись председателем, ведь не бывает стада без пастуха. Если бы мы прибегли к тайному голосованию, то я уверен, что имя нашего уважаемого мэра было бы названо единогласно; противодействие, которое он оказывает кандидатуре, поддерживаемой его семьей, убеждает нас, что он обладает величайшим гражданским мужеством, ибо сумел пренебречь крепчайшими узами, узами семьи! Поставить отечество выше семьи — это требует величайших усилий, и на них способен только тот, кто неустанно повторяет себе, что Брут с высоты своего судилища взирает на нас вот уже две с половиной тысячи лет, и даже больше. Нашему уважаемому господину Жиге кажется естественным, поскольку он сумел предугадать наши желания относительно выбора председателя, руководить нами и в выборе счетчиков; но, поддержав меня, вы тем самым решили, что одного раза достаточно, и вы совершенно правы! В противном случае могло бы показаться, что наш общий друг Симон Жиге, которому надлежит выступать здесь в роли кандидата, ведет себя, как указчик, а это ослабило бы благоприятное впечатление, производимое на нас скромностью его высокочтимого отца. Что же делает наш достойный председатель, соглашаясь руководить собранием по тому принципу, который предложил ему кандидат? Он посягает на нашу свободу! Я спрашиваю вас, правильно ли действует избранный нами председатель, предлагая нам выбрать вставанием двух счетчиков? Ведь это значит, господа, заранее предопределить наше решение. Будем ли мы свободны в своем выборе? Можно ли не встать, когда встает сосед? Если бы выдвинули меня, все, вероятно, встали бы из вежливости; и так как за каждого из нас вставали бы все, то никаких выборов не получилось бы, ибо все неизбежно голосовали бы за всех.
