нибудь моему бедному больному другу. Счастье еще, что шпага моя была в ножнах, иначе я проколол бы несчастную старуху насквозь; мы оба рухнули на пол, и, пока я выпутывался из юбок и платков отчаянно брыкавшейся дамы, до меня доносился замирающий топот сапог негодяя, сбегавшего вниз по длинной лестнице. К тому времени, когда я наконец поднялся на ноги и, оттолкнув визжавшую старуху, выбежал на улицу, его уже и след простыл.
Я был полностью обескуражен и медленно вернулся в свою комнату, где нашел старую даму, сидевшую на полу, обхватив голову руками, стонавшую и, видимо, не очень одобрявшую мои манеры; пришлось объяснить случившееся внезапным припадком, вызванным обострением болезни моего друга, и успокоить достойную матрону серебряной монетой и холодной примочкой на лоб, где выросла довольно солидных размеров шишка.
Дела мои принимали скверный оборот, о чем я подумал, убедившись в безопасности бумаг и уже в третий раз за сутки принимаясь решать, как мне поступить дальше. Не приходилось сомневаться, что Кроуфорд, подкупленный Диком Ханиманом, расскажет ему обо всем, а отсюда у же был короткий путь к столбам с перекладиной, предназначение которых было мне хорошо известно и чей вид мне вовсе не нравился. Опасность благотворно повлияла на мою сообразительность, а страх отточил смекалку, потому что вскоре я уже выработал план действий и, промыв царапины, полученные от де Папильона, — поверхностные, но тем не менее достаточно болезненные, — улегся спать. Главную надежду я возлагал на то, что мастер Ханиман должен будет сперва тщательно обдумать все «за» и «против», прежде чем приступить к активным действиям, иначе моим планам грозил полный провал, так как в них главенствующую роль играло время, а я до завтрашнего дня был бессилен что-либо предпринять.
Ранним утром я был уже на ногах и, осмотрев свои раны и хорошенько подкрепившись — ибо я давно убедился в благотворном влиянии полного желудка на любое начинание, — тщательно оделся и отправился в путь, теша себя надеждой, что на мою внешность не повлияли в худшую сторону ни убийство французского задиры, ни вывихнутое плечо несостоявшегося убийцы, ни разбитая голова моей квартирной хозяйки.
Не сомневаюсь, вам не терпится узнать, в чем состоял мой план, но, когда я вам скажу, он, бесспорно, вам понравится. Мастер Ханиман однажды хвастался, будто берет уроки фехтования у одного француза по имени де Беро, который жил где-то в переулке, носившем название Лошадиный Тупик. Первым делом я должен был разыскать своего недруга, а этот де Беро, как я надеялся, мог навести меня на его след; впрочем, одновременно с надеждой возникало и сомнение, сумею ли я найти самого француза.
Опасения мои оказались напрасными: француза я отыскал без труда, поскольку о нем гласила огромная вывеска на доме под номером три, расположенном в полете стрелы от Замка 25 и вскоре меня проводили к самому маэстро. Он не походил ни на одного из обоих представителей своей нации, с которыми мне довелось встретиться, выгодно отличаясь от них своими манерами и внешностью. Это был представительный старик с гривой седых волос и щетинистыми усами, высокий, сухощавый и подтянутый, и его поклон мог бы натянуть нос бедняге де Кьюзаку.
Видя во мне, как ему казалось, нового ученика, он был со мной весьма любезен и обходителен, и я не счел нужным его разубеждать, намекнув, что лишь недавно прибыл в город и много слышал о нем от моего доброго друга, мастера Ричарда Ханимана, которого очень хотел бы навестить, но, к сожалению, лишен такой возможности, ибо не знаю его адреса.
Десять минут спустя достопочтенный учитель фехтования с поклонами проводил меня до крыльца, снабдив информацией о том, что мастер Ричард Ханиман живет в тупике Черных Братьев 26 — хоть от Черных Братьев там не осталось ничего, кроме памяти, да и то не очень приятной, как я полагаю.
Туда-то я и направился после того, как забежал к себе в Лакенбутс и, вновь уложив опасные бумаги в шкатулку, прихватил их с собой, укрыв полой нового плаща, только что купленного мною по дороге.
Вот в таком виде я явился в тупик и спрятался под аркой напротив дома, где, как сказал мне де Беро, жил Дик Ханиман. Подозвав пробегавшего мимо уличного мальчишку, я пообещал ему пенни за то, что он бросит по пригоршне камешков в каждое из окон дома, за которым я следил. Шустрый малый охотно выполнил требуемое, и в одном из окон я с удовлетворением разглядел физиономию Дика Ханимана и выглядывавшую из-за его плеча гнусную рожу Кроуфорда, моего незадачливого убийцы. Оба гневно грозили кулаками мальчишке, который тем временем убежал, а я стал терпеливо ждать, когда они выйдут из дому, что, как я рассчитывал, должно было произойти в самом недалеком будущем.
Прошел, однако, целый час, прежде чем они появились на улице, причем мой ночной знакомец все еще держал руку на перевязи и выглядел очень бледным и нездоровым. Оба разговаривали между собой вполголоса и вскоре скрылись за углом, преследуя хорошо известные мне цели.
Нельзя было терять ни мгновения, и как только они исчезли из виду, я пересек улицу, поднялся по ступенькам крыльца и громко постучал в дверь, откуда только что вышла «достойная» парочка. Дверь отворила морщинистая и хмурая женщина, подозрительно оглядевшая меня с ног до головы.
— Мастер Ханиман дома? — спросил я.
— А если и дома, — ответила женщина, — то что вам от него надо?
— Как? — воскликнул я, притворяясь удивленным. — Неужели здесь, в городе, принято так встречать гостей? Тогда я, пожалуй, вернусь обратно в Керктаун!
— Так вы, значит, из Керктауна? — более любезно спросила сморщенная карга.
— А откуда же еще, женщина? — с деланным негодованием заявил я. — И знаю Дика Ханимана еще с пеленок!
— И вы хотите повидать его?
— Вот те на! А для чего же, по-вашему, я сюда явился?
— Так он вышел.
— Вышел? — повторил я с хорошо разыгранной досадой. — Тогда я его подожду.
— Он ничего вам не должен? — поинтересовалась женщина таким тоном, который сразу подсказал мне, что подобный вопрос она задает не в первый раз.
— Напротив! — возразил я. — Это я должен ему кое-что и, как честный человек, пришел расплатиться с ним сполна.
В ответ на мои слова подозрительность цербера в юбке как рукой сняло, и она провела меня в комнату Ханимана, нимало не задумываясь над тем, каков характер моего долга и как я собираюсь с ним расплачиваться.
Комната, куда я вошел, весьма отличалась от моей крохотной мансарды в Лакенбутсе, и я уважительно и с любопытством разглядывал ковры и гобелены на стенах, скрещенные шпаги, резные стулья и вместительный фаянсовый сосуд для пунша, стоявший в центре стола; но, как только дверь за хозяйкой захлопнулась и я оказался наедине с самим собой, я тут же принялся искать место, где можно было припрятать шкатулку с опасными документами, и в конце концов поместил ее за красивым гобеленом, на котором с большим мастерством была изображена охотничья сцена. Место было вполне подходящим для тайника, но в то же время не слишком секретным, и я не сомневался, что бумаги будут обнаружены без труда, как только в этом возникнет необходимость. Затем я сел на стул и принялся ждать, обследовав предварительно небольшой чуланчик, где можно было спрятаться в случае непредвиденного появления хозяина.
К счастью, он не торопился с возвращением, и я, прождав для приличия минут пятнадцать-двадцать, подозвал хозяйку и сказал, что вернусь через некоторое время — да простит меня Господь за эту маленькую ложь! — после чего снова вышел на улицу, приведя старую ведьму в доброе расположение духа, сунув ей в ладонь мелкую серебряную монету. Заложив таким образом мину, как принято нынче выражаться, я приготовился ее взорвать.
Едва я дошел до выхода из переулка, как увидел то, что ожидал и надеялся увидеть: обоих негодяев, шагающих по Хай-стрит с отрядом городской стражи, возглавляемой низеньким толстяком с петушиной походкой и брюхом, напоминавшим зоб индюка; все и каждый выглядели чрезвычайно важно и направлялись — в чем я нисколько не сомневался — в некую чердачную комнатку под крышей Лакенбутса.
Как только они меня заметили, в рядах доблестного воинства возникло легкое замешательство.
— Вот он! — закричал Кроуфорд. — У входа в переулок! Хватайте его, во имя короля!
